А Павел был самым интересным молодым человеком на всем курсе. Высокий, стройный, красивый — весь этот стандартный набор в нем присутствовал. Но еще в Павле было нечто такое, что выгодно отличало его из всего потока. Он точно знал, чего хотел. Всегда, с первого курса. Мечту его можно было определить в двух словах: быть первым. Всегда и везде. Первым в учебе — за все пять лет у него в зачетке не появилось ни одной четверки. Первым в спорте — он был капитаном одновременно и волейбольной, и баскетбольной команд нашего потока. Первым в одежде — именно Павел, вызывая жгучую зависть, впервые появился в коридорах института в югославском вельветовом костюме, которые тогда только входили в моду…

И, конечно, он хотел быть первым в любви. Признанная красавица факультета Лара Ольховская подвергалась со стороны Павла небывалым атакам, за которыми, затаив дыхание, наблюдал весь курс.

— Ларка! — осаждали ее девчонки. — Это правда, что Изотов тебе часы золотые подарил?

— Правда, — дергала точеным плечиком Ольховская.

— Ой, и где он их достал? — В те годы ювелирные изделия были в большом дефиците. — У спекулянтов, наверное…

— Ты лучше спроси, откуда деньги!

— Да деньги — что деньги? Вагоны, поди, разгружал — все так делают…

— Покажи часы, Ларка!

Лариса как бы нехотя протягивала нам белую руку с блестящим ободком золотого браслета на запястье, и девчонки завистливо ахали.

В другой раз они ахали, когда узнали, что Павел сводил Ларису на самую новомодную московскую премьеру. Билетов туда было не достать даже у спекулянтов, и оставалось только гадать, как это удалось обыкновенному студенту… А потом были дивные розы в феврале, заброшенные в окно Лариного общежития. И поездки по ночной Москве в бог знает у кого и на каких условиях одолженном лимузине…

Но к пятому курсу все изменилось.

— Танька! Так ты не знаешь, что с ним?! Ты не знаешь… почему он? — спрашивала меня Лара, заглядывая заплаканными глазами прямо мне в лицо. — Он так изменился! Резко! Стал совсем, совсем другим…

Она закрывала руками фарфоровое личико и рыдала.

Мы стояли возле раковины в женском туалете, куда Лара затащила меня сразу же после первой пары. Она плакала, плескала на опухшее от слез, враз подурневшее лицо холодную воду, и снова заходилась в рыданиях. А я… я старательно отводила от нее глаза. Не могла я, хоть убейте, не могла сказать Ларе, горе которой было так искренне и так безысходно, что Павел… что Павел… вот уже месяц, как начал ухаживать за мной.

Я и сама этого не ожидала.

Все эти годы он нравился мне ужасно. И считать не стоит, сколько раз я после окончания занятий пряталась за колоннами вестибюля, поджидая Павла, чтобы потом вместе с ним обоюдно «удивиться» случайной встрече и вместе с ним и Ларой пойти к метро. Это было тысячи, тысячи раз! Но я прекрасно понимала, что нет никакой надежды. «Свой парень» — да, но не «моя девушка» — это, как я понимала, было совершенно исключено…

Все началось в тот день, когда я по просьбе перепуганной Ольховской отважилась выведать у Павла, почему он избегает с ней встреч. Признанное амплуа «своего парня» давало мне такую возможность.

Разговор состоялся на спортплощадке за институтом, куда мы зашли перед первой парой выкурить по сигаретке. Стоял теплый сухой сентябрь, и душная курилка на пятом этаже пока пустовала.

— Брось, Танька, — сказал мне Павел, когда я, постаравшись сделать это как можно небрежнее, задала ему первый наводящий вопрос. — Что да почему, какая разница? Кончилось все, понимаешь? Ушло, перегорело. Было да сплыло. Что мне прикажешь делать — притворяться? Это ничего не даст, только ее измучаю, да и себя тоже.

— Как же так? Такая красивая пара…

— Ну что я могу сделать, если все прошло! Ну сама посуди!

— Но она же мучается, Павел!

— Я знаю. — Он смутился и действительно выглядел немного виноватым. — Мне жалко Ларку, очень жалко, она хорошая девушка, честное слово… Но… Как бы тебе объяснить? Это неизбежно — ее мучения. Невозможно разорвать связь без того, чтобы какая-нибудь сторона не страдала. Это жестоко звучит, но это так. Ты передай ей, — он задумался, — передай, что нужно просто… пережить…

Я смотрела, как он затягивался сигаретой с золотым обрезом — уже в те годы он умел добывать дефицитные штучки. Рука Павла немного дрожала, и на красивом лице было написано искреннее сочувствие к Ларе, которая его сейчас не видит. Он глядел в сторону, слегка наморщив лоб. По всему было видно, что этот разговор очень тяжел для него.

— Пойдем в кафе сходим? — предложил он вдруг. — Тяжело на душе. Развеяться хочу.

— Сейчас? Через три минуты занятия начинаются! — удивилась я безмерно: никто и никогда еще не видел, чтобы Павел Изотов пропускал лекции.