Дмитрий Федорович был настолько рад, что дочь изволила отобедать, что тотчас же послал за горничной, которая, кстати, уже томилась на скотном дворе. Глашу привели в порядок, переодели и отправили к Наталье Дмитриевне.

Наташа настолько привыкла к своей горничной, что тяжело пережила три дня разлуки. Как только дверь за Глашей закрылась, Наташа бросилась к ней.

— Глаша! Наконец-то ты со мной!

— Ах, Наталья Дмитриевна, душа вы моя! А я как рада. Не привыкла я в коровьем навозе сидеть. Ох уж этих трех дней мне хватило сполна!

Девушки обнялись, словно не была одна — дворянкой, а другая — ее горничной и крепостной.

— Что я вам расскажу, Наталья Дмитриевна! Три дня назад, ну, когда все это произошло, меня отправили в Калугу, в полицию. Короче, я должна была смотреть на гусаров и говорить, кого я знаю, а кого — нет.

У Наташи чуть сердце не остановилось.

— И кого ты видела? Что сказала?

— Поручика я не видела. Его ищут… И не сказала я ничего. Но главное — меня до Погремцовки провожал корнет, красавец…

— Глаша, умоляю, говори быстрее!

— Ох, Наталья Дмитриевна, какая ж вы нетерпеливая. Словом, корнет знает о том дубе, что стоит рядом с дорогой, ну куда я носила ваши письма…

— И что? — девушка сгорала от нетерпения.

— Константин будет просить защиты у своего дяди, говорит, тот очень влиятельный человек, аж в самом Санкт-Петербурге служил.

— Хорошо бы… Но как этот дядюшка вмешается, если свадьба должна вот-вот состояться?

— Корнет велел мне бросить ваше письмецо в дупло, ежели вас повезут под венец, ведь венчание — в Астафьево-Хлынское…

— Да, и что? — опять не поняла Наташа, и неожиданно ее осенило. — Да, он украсть меня задумал!!!

Глаша вздрогнула.

— Тише, Наталья Дмитриевна, а то, не ровен час, барин услышит.

В это время Константин написал еще одно письмо своему дяде, по содержанию почти то же, что и первое, лишь с одной разницей: он просил приютить его и «невесту», которую задумал украсть из-под венца.

Граф, прочитав письмо от единственного любимого племянника, только посмеялся:

— Узнаю бравого Константина, ну весь в своего отца, мужа моей покойной сестрицы — Он перекрестился. — Упокой Господь ее душу, ведь тоже венчалась увозом. Видать, это в крови…

Мария Ивановна и Дмитрий Федорович не выполнили своего обещания: отправить дочь в Астафьево-Хлынское под надзор графа, его людей и полицейских. Немного успокоившись и поразмыслив, супруги решили, что получается полный конфуз, а невеста же выглядит и вовсе в дурном свете, как особа крайне неуравновешенная и взбалмошная. Так и до отмены свадьбы недалеко.

Хотя Мария Ивановна в душе была готова к любому повороту событий, понимая, что судьба и Господь явно против союза Натальи Дмитриевны и графа Астафьева, все же поднялась в спальню дочери со свадебным платьем и всеми принадлежностями.

Наташа читала книгу, когда маменька вошла в комнату в сопровождении двух девок, несущих платье.

— Душа моя, примерь.

Наташа отложила книгу и нехотя поднялась с кресла.

— Ах, маменька, ну отчего такая спешка? До свадьбы еще неделя.

— Примеряй. Вдруг что надо подшить, словом, подогнать по фигуре.

Наташа поморщилась, но решила не нагнетать и так непростую обстановку, смилостивилась:

— Хорошо. Глаша! Помоги мне одеться.

Верная горничная была тут как тут.

— Как изволите-с, Наталья Дмитриевна, — и тотчас начала расстегивать крючки на домашнем льняном платье.

Девушка осталась в одной тонкой батистовой рубашке. Маменька оглядела дочь со всех сторон.

— Хороша фигурой вышла, ничего не скажешь. Прямо как я в молодости.

— Только вы, маменька, сей фигурой осчастливили папеньку, которого любили, — ехидно заметила Наташа.

Мария Ивановна хотела прикрикнуть на дочь, но осеклась: в сущности, та была права. Действительно, Мария Ивановна любила своего жениха, вот уже двадцать лет как мужа. Дмитрий по молодости лет был статен, красив, не глуп и, что немаловажно, владел приличным имением, да и у нее приданое насчитывало почти шесть тысяч рублей. Так что брак Марии Ивановны, урожденной Назаровой, был счастливым или почти таковым, если не считать последние события, лишившие ее сна и покоя.

Мария Ивановна все чаще в последнее время ощущала смутную тревогу и, как ни странно, угрызения совести. Она прекрасно понимала, что предстоящим браком, прежде всего, руководит их с супругом желание обосноваться в Санкт-Петербурге или Москве, иметь достойный выезд и, наконец, путешествовать по заграницам. Да и чего греха таить, она сама желала подняться по социальной лестнице и быть в родстве с графом Астафьевым.