— Вы к Кылыне? — сурово вопросила Катерина.

Блондин медленно поднял глаза и, изогнув правую бровь, оценивающе посмотрел на нее.

— Может, пропустите даму вперед? — не столько спросила, сколько приказала Катя.

— Не беспокойтесь, — лениво протянул блондин, сверля ее бледно-голубыми глазами. — Я зайду только на минуту. Мне нужно задать ей один вопрос, и я даже не буду дожидаться ее ответа.

— Точно на минуту? — начальственно уточнила Дображанская, пренебрежительно пропустив мимо ушей загадочное окончание фразы.

— Если быть точным, то на тридцать одну секунду, — холодно-светски улыбнулся блондин, обнажая безупречно белые зубы.

— Ладно, — разрешила Катя. — Скажите, что я за вами. — И развернувшись на каблуках, направилась к выходу.

— Постойте, — неожиданно окликнул ее бледноглазый, и, оглянувшись назад, Катя увидела, как он подбирает что-то с пола.

— Вы, кажется, потеряли… — Мужчина протягивал ей золотую цепь.

Подумав, Катя вернулась и приняла украшение из его рук. Цепь в виде золотой змейки, кусающей себя за хвост, оброненная здесь кем-то из посетителей, была вещицей экстракласса — старинная, золотая, наверняка авторская работа… Катя любила стоящие вещи: они единственные свидетельствовали о том, что в этом идиотском мире царит не только глупость и хаос.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она блондина и, демонстративно надев цепочку себе на шею, пошла на улицу, походя заправляя обретенную змею за целомудренный ворот-стойку.

Щеголять чужой утратой было бы верхом идиотства: в любую минуту растеряха могла вернутся в «Центр» в поисках потери.

Но что упало, то, пардон, — пропало!

Еще раз сверив адрес дома с торопливыми мамиными каракулями на бумажке, в которую та заботливо завернула «большие деньги», оторванные от семейного бюджета ради счастья своей юродивой дочери, дочь осужденно зашла в «Центр Старокiевскаго колдовства на Подол».

В дверях она столкнулась с высокой черноглазой дамой в брючном костюме, скользнувшей по ней невидящим взглядом.

«Какая красивая!» — чистосердечно поразилась Маша, невольно сворачивая шею вслед за ней.

Лицо дамы убивала резкая оправа очков с непривычно узкими, будто презрительно сощуренными стеклами. А безликая короткая стрижка отчужденно «умывала руки», точно не желая знаться с ее чертами, столь напряженными и злыми, что, казалось, по сведенным скулам дамы бежит высоковольтный электрический ток.

И все равно, в сравнении с черноглазой Рита, Лида и Женя казались лишь пародиями на красавиц!

«Если даже такая сюда ходит…» — приободрила себя Маша.

Нагнувшись к своей уже успешно развернувшейся машине, Катя повелительно постучала в окно — водитель поспешно опустил стекло.

— Едешь сейчас в салон, — распорядилась начальница, — берешь мою косметичку Таню и везешь ко мне домой со всеми причиндалами. И напомни ей, чтобы она краску для волос не забыла. Эта идиотка все время забывает, что мне седину прокрашивать надо.

Шофер пораженно посмотрел на Катерину и незамедлительно получил новую порцию крика.

— Чего вытаращился? Да, у меня седые волосы с девятнадцати лет! И чтобы через двадцать минут ждал меня на этом самом месте!!!

…Комкая в руках дорогостоящее направление, Маша Ковалева свернула за третий угол.

Блондин исчез, словно и не бывало, — на его месте, заложив ногу за ногу, сидел бело-джинсовый брюнет с татаро-монгольским лицом и черными, как волчьи ягоды, глазами. Осторожно обойдя его раскачивающийся в воздухе кроссовок, Маша села на самый крайний стул и вежливо спросила:

— Вы последний?

Брюнет поднял голову от книги, нежно посмотрел на нее и молча кивнул в ответ. На его руке сидел большой броский перстень с прозрачно-голубым камнем.

— Тогда я за вами, — вздохнула Ковалева и принялась сосредоточенно разглаживать смятую бумажку. Она успела заметить, что книга, которую читал сосед, — ее любимая «Мастер и Маргарита». И приревновать ее к нему…

— Почему вы сели так далеко? — нежданно поинтересовался брюнет. — Не любите мужчин восточной национальности?

— Нет, что вы! — Маша густо покраснела, испугавшись, что мужчина заподозрил ее в национализме.

— Не переживайте, — продолжал тот, подсаживаясь к ней поближе. — Я коренной украинец. Мои предки жили в Киеве еще до основания Киевской Руси. А затем грянуло татаро-монгольское иго. Естественно, это несколько сказалось на нашей внешности. — Он засмеялся. И Маше понравилось, что он врет, как образованный человек, а не как абхазец с вещевого рынка.

— Я ничего такого… Я просто думала, что это я вам, — запинаясь, оправдалась она.