— Ты че, совсем сдурел, в милицию идти? — отозвался нравоучительный голос Заядлой. — Они от тебя потом не отвяжутся!

Не видимые Даше охранник и парикмахерша стояли на лестничном пролете, который весь клуб громко именовал курилкой. И Даша мысленно прокляла их обоих: лестница вела в гримерную, где лежал Дашин обширный скарб, а напороться сейчас на эту пару было равносильно полному краху по всем интересующим ее пунктам.

— И не вздумай, — продолжала увещевать Заядлая. — Тебе на новой работе зацепиться надо. Эх, жаль, что эта акция разовая, я бы тоже туда перешла. Там не то, что в этом гадюшнике!

«Да докуривайте уже и валите!» — осатанела Чуб.

Послышалось дребезжание банки из-под кофе, о которую Алекс, видимо, слишком резко затушил бычок, и шарканье подошв о ступени.

— Не знаю, может, ты и права. — Его голос был уже наверху в коридоре.

— Конечно, права. — Они удалялись.

Уф!

Воровато озираясь по сторонам, Чуб заспешила вверх и юркнула в ближайшую дверь, на которой все еще висело ее звездное фото.

— О, пропажа! — подскочил Сани.

Он сидел за гримерным столом, расписывая какую-то бумажку.

— Мы тут все с ума посходили. Все валится! Представляешь, они на меня всю программу свалили… А ты волосы нарастила? Очень удачно! Прямо как настоящие.

Даша, невнятно булькнув, отшвырнула осточертевший пиджак и бросилась к дивану, в брюхе которого проживала ее сумка с вещами.

— Зем, — помрачнел танцор, — их там нет. Директор экспроприировал. И одежду, и мобильный, и книги… Только тюбетейка осталась. Говорит, штраф!

— Что?! Все мои вещи?! — заорала Землепотрясная. Она в отчаянии бросилась к зеркалу и принялась лихорадочно макияжиться первым, что подвернулось ей под руку. — А косметика у тебя есть?

— Сейчас! Сейчас! — Сани принялся суетливо вытаскивать из сумки свою обширную косметичку.

— Меня там парень ждет! — простонала Чуб, подымая руку и показывая ему свой треснувший топ, два края которого были связаны примитивным узлом. — А я в дранье!

— А кто тебя так изрезал? — сочувственно спросил Сани, с опаской разглядывая Дашины посеревшие пластыри.

— Да в стекло врезалась.

— Это ты с ним встречаешься? — не поверил он ее «ась». — На! — Танцор сорвал с вешалки свой сценический полушубок из красных страусовых перьев. — Хоть сверху прикроешься.

— Спасибо, ты настоящий друг! — с чувством поблагодарила артиста Даша.

Торопливо нарисовав на лице некое подобие неземной красоты, она выскочила из своих трехдневных трусов и, нимало не стесняясь голубого коллегу, начала стирать их над раковиной.

— У вас первое свидание? — понимающе захихикал Сани.

— Что-то вроде того. Ну и сам понимаешь… надо не подкачать. Сейчас в туалете под сушкой высушу. Боже, только бы он дождался!

— Тогда лучше без них иди, — толкнул идею танцор. — Так даже сексуальнее.

— Ты — гений! — Чуб сунула в мыльницу мокрый комок белья и нырнула в пушистую шубу. — Ну, как я?! — Землепотрясная торжественно водрузила на голову вновь обретенную тюбетейку.

— Землепотрясно!

Вид у бывшего арт-директора «О-е-ей!» был, безусловно, слегка полубезумный. Но ослепительный, почти осязаемый ореол радостного предчувствия влюбленности делал Дашино круглое, некрасивое лицо несказанно, необоримо привлекательным — притягивающим взгляд, как блестящий предмет!

Даше не сильно везло в любви, но, если перефразировать Черчилля, утверждавшего, что успех — это последовательный переход от одной неудачи к другой с нарастающим энтузиазмом, вся Дашина жизнь была последовательным переходом от одного маразматического романа к другому — со все нарастающим энтузиазмом.

— Супер! — приятель поощрительно обрызгал ее своим одеколоном. — Классный запах. Унисекс! А ты что, совсем убегаешь? Мне поговорить надо. Я с этой вечеринкой просто зашиваюсь.

— Да мне тоже, — вспомнила Даша.

Отыскав глазами свой кулек, она незаметно сунула в карман шубы узелок с Присухой:

— Но тут уж, прости, как получится.

Мопед, ради спасения коего она и приехала сюда, был самым любимым Дашиным зверем, но даже он вдруг померк и уменьшился в ее глазах в сравнении с…

Нет! Их нельзя было даже сравнить! Ибо любовь была для Даши чем-то огромным, ослепительным и неопределимым — бесконечным, сияющим сгустком счастья!

И зарево этого всепожирающего пожара уже поднималось над Днепром.

Маша вылезла из люка и торопливо зашагала — почти побежала к лестнице, нервно отряхивая грязную одежду. Ей хотелось поскорее забыть…

— Подожди, — окликнул ее Мир.

Она обреченно остановилась. Было почему-то ужасно стыдно, и от стыда бурчало в животе.