— По-моему, — сказала Маша, — это однозначно! А дальше про ее Отмену: «змея-Катерина и две сестры ее, выньте свой яд из крещеного тела…» Я все поняла! Все! — Маша словно опрокинула стакан коньяка. — Когда Аннушка нашла Лиру в Царском саду, революция стала неотвратимой. И не знаю как, но твоя прапрабабушка знала об этом! И совершила обратный обряд. Уравновешивающий два события, как две чаши весов. Анти-обряд! Ее тоже звали Анна. И она принесла в жертву ваш род. Лира гарантировала революцию. Но анти-обряд гарантировал: сто лет спустя ты обернешь все вспять. Ты отменишь ее! Она закляла тебя, чтобы ты сделала это! Вася верно сказала: камея с твоим профилем — часть ритуала…

— Заговор лежал в кармане прапрабабушки. Она бросилась под трамвай. С нее началось наше проклятие, — перечислила событийный ряд Катерина. — Ее дочь погибла в первую мировую войну. Внучка погибла во вторую. Мои мама и папа… — Она не договорила, пытаясь утрамбовать в голове Машино резюме.

— А «ангел-архангел», который повывел ваше «племя и род», — архангел Михаил, покровитель Киева! — разгадала студентка. — Во время революции Киев пострадал больше всех других городов! Здесь четырнадцать раз менялась власть. Город горел десять дней…

— Ясно, — холодным кивком Екатерина Михайловна затушила пылающий в Маше пожар. — Мое племя и род, мои мама и папа погибли потому, что я должна отменить революцию.

Слова прозвучали дико и глупо.

Нереально.

Особенно здесь, на Байковом кладбище, где послушное предсказанию Даши Чуб солнце уже катилось за гору и Машу второй раз за день настигло предвечерье.

— Но девочка, с которой прапрабабушка переходила дорогу, — не моя прабабушка, — неуверенно показала Катя на памятник предков. — Прабабушка родилась в 1893. Ей был всего год.

Однако Машу уже понесло:

— Все равно! Мы должны ее отменить! У Кылыны ж все рассчитано. Все! Не знаю, откуда она знала про анти-обряд твоей бабки. «К+2 верт AAA не прольет». Нам нужно только, чтобы Анна не сказала ту глупую фразу… И все изменится. Весь мир! Одна фраза — это же мелочь. Ее легко предотвратить!

— Немного напрячься, — поощрительно кивнула Чуб. — А почему, собственно, нет? Давайте отменим революцию! Кому она нужна? Столько жертв. Пятьдесят миллионов! Это ж типа не город, это все равно что мир спасти. И спасем его мы! Три Киевицы! Разве не круто?

— В тетради Кылыны, — порадовалась поддержке историчка, — написано: если ни революции, ни двух мировых войн не будет, по экономическому развитию Россия будет втрое круче Америки!

— А Украина? — занялась восторгом Землепотрясная Даша, глядя Маше в рот.

Рот Ковалевой захлопнулся и несчастно поджал губы.

— Что с Украиной? — забеспокоилась Чуб.

— Дело в том… в общем, — отрывисто сказала анти-революционерка, очередной раз показав себя чересчур чувствительным дипломатом. — Если ни революции, ни советского союза, ничего такого не будет, мы так и не отсоединимся от России. У нас как бы не будет повода. Понимаешь?

— Здрасьте, приехали! — наотрез отказалась понимать ее Чуб. — И че ты нам предлагаешь? В рабстве сидеть? Третьей клубничкой в пятом ряду? Ты нормальная во-още? У нас независимое государство! Мы развиваемся! Мы так изменились. Мы с каждым днем все лучше и лучше!

— Ты что, националистка? — слегка удивилась Катя.

— Я — патриотка! — взорвалась Даша Чуб. — А вы!.. Что с тебя взять, полька несчастная! Но от тебя, Маша, я этого не ожидала. Хотя чего от тебя было ждать. Ты со своими русскими — Булгаковыми, Врубелями, князем Владимиром. Булгаков вообще не украинский писатель! Он русофил! Он говорил, что нашего гнусного языка не существует на свете. Скажешь, нет?

Студентка схватила ртом слишком большой кусок воздуха, подавилась и ничего не сказала.

Тут автор должен сказать за нее.

Нельзя сказать, что Маша не любила свою страну. Она любила… Просто то, что она любила в своей стране больше всего — Киев, Булгакова, Свято-Печерскую Лавру, Владимирский собор, расписанный Васнецовым и Врубелем, — было неотделимым от России, и потому, как бы ни обстояли политические дела, внутри Маши они были неотделимы. Вот в чем проблема. Ты понимаешь меня, читатель?

Если нет, можешь закричать вместе с Дашей Чуб:

— Ты что, русская?!!

— Русская, — скорбно сказала Маша, хоть это было ясно и так из одной ее хрестоматийно русской фамилии. — Ну не в этом же дело… Не в этом!

— А в чем? — набычилась однофамилица гоголевского козака Чуба, батька Оксаны и тестя Вакулы.

— В том, сколько людей погибло! «Красные» убивали националистов, националисты убивали русских. Брат шел на брата. Людям выкалывали глаза, закалывали штыками. На их коже вырезали погоны. Монахов распинали на воротах церквей…