— Не сомневаюсь, — пробормотала я.

Сверху донесся шум — проснулся Мэтт. Мэгги засуетилась, засовывая альбомы в коробку. Я помогала ей. Мэтт вряд ли стал бы ругать нас за то, что мы с утра пораньше смотрели старые снимки, но и не обрадовался бы. А меньше всего на свете я хотела сейчас расстроить брата. Достаточно того, что я усомнилась в том, что он мне брат.

— Если захочешь, можем снова как-нибудь поболтать о старых временах, — прошептала Мэгги. — Конечно, когда рядом не будет Мэтта.

— Договорились, — улыбнулась я.

Мэгги встала и потянулась.

— Займусь-ка я завтраком. Как насчет овсянки со свежей клубникой? От нее-то ты не будешь отбрыкиваться?

— Чудесно, — кивнула я.

Ну вот еще одно напоминание о моей непохожести на остальных. Угодить мне с едой всегда было непростой задачей. В младенчестве я даже от грудного молока отказывалась. Еще один аргумент в копилку доказательств моей инакости.

— Тетя Мэгги… Спасибо за все. За то, что… готовишь для меня… ну и все такое.

Мэгги удивленно улыбнулась:

— Всегда пожалуйста.

Вскоре к нам спустился Мэтт, изумленный, что мы с Мэгги умудрились опередить его. Не часто в нашей жизни случались семейные завтраки. Тетя Мэгги так и сияла от счастья. Пришлось соответствовать и тоже изображать блаженную радость.

Кто же они мне? Родные ли мы? Столько мелочей свидетельствовало об обратном. Но они вырастили меня, всегда и во всем поддерживали. Они моя настоящая семья. Только тетя Мэгги и Мэтт всегда были рядом. И всегда любили меня, тогда как я вечно отвечала черной неблагодарностью.

Так, может, в этом и кроется ответ? И главное доказательство? Они всегда отдавали, а я всегда брала. Я была паразитом.

Все выходные я не находила себе места. Караулила у окна, ждала, что вот-вот снова объявится Финн, но впустую. Трудно сказать, радовало меня это или огорчало. С одной стороны, хотелось еще раз поговорить про всю эту жуть, а с другой — я страшилась разговора с ним. Я боялась, что его рассказ — ложь, но еще сильнее боялась, что все это может оказаться правдой.

Снова и снова я перебирала в уме то, что могло сойти за сходство с родными. Например, мы с Мэттом небольшого роста — плюс в графу «родственники». Но тут же плюс перечеркивался жирным минусом: Мэтт обожает зиму, а я ее ненавижу, с приходом холодов впадаю в спячку, становлюсь вялой и апатичной… Но больше всего меня беспокоил другой вопрос. Чего именно от меня добивается Финн? Он то ведет себя так, словно я не более чем надоедливая муха, а то вываливает на меня невероятные признания. Но надо быть честной с собой: от его взглядов у меня перехватывает дыхание.

Выходные миновали, а Финн так и не появился. Что ж, значит, увидимся в школе.

Утром в понедельник я занималась своей наружностью больше обычного. Во время нашей последней и самой странной встречи выглядела я весьма непрезентабельно. Надо исправлять ситуацию.

И вот я в школе. Уже и звонок отзвенел, а Финна нет. Его незанятое место таращилось на меня с безразличием пустой глазницы. В душе нарастало дурное предчувствие. Не явился он и на второй урок, и на третий, и вообще не явился.

Ученица из меня была в тот день еще хуже обычного, если такое возможно. Трудно сосредоточиться, когда глаза рыщут вокруг, точно ищейка, потерявшая след, а в голове сотый круг нарезают одни и те же путаные мысли. После уроков к машине Мэтта я плелась нога за ногу. Надеялась получить в школе хоть какие-то ответы, а получила лишь новые вопросы. Где тролли носят этого Финна? Почему он исчез? Может, это я его отпугнула? А может, он и в самом деле не врал? И ему грозит опасность из-за того, что открылся мне?

Мэтт заметил мою угрюмость и взялся выведывать, что стряслось. Я лишь отмахивалась от расспросов. Не до них сейчас. Обеспокоенность сменилась тоской. Ну почему я не сбежала с Финном? Нет, понятно, шок от услышанного бреда… Но когда он смотрел на меня, все отходило на второй план.

А если он не врет? Если отведет меня туда, где я не буду чужой, где мое место? И его. И может, даже наше с ним… Так почему я до сих пор торчу здесь? Наверное, потому, что не такой уж я монстр. Всю жизнь я упорно пыталась взрастить в своем сердце крупицы добра, хотя бы по отношению к близким, и сейчас не могу предать самых дорогих мне людей.