Шрифт:
– Ну это надо же… сначала никаких друзей не было, а потом сразу началось – иномарки, бритые ублюдки с этими… с сотовыми телефонами. Деньги у нее появились, одежда хорошая, косметика. Мне деньги давала, полегче жить стало. Потом она ушла. Сняла квартиру где-то в центре. А затем я узнала, что она… это самое… что она – проститутка. Вот так.
– А когда она уезжала в Москву три года назад, она к вам приходила попрощаться?
– Приходила, – угрюмо ответила Нина Григорьевна. – Только лучше бы не приходила… вот. Мишка-то пьяный был, орать начал на нее, хотел ударить… только она вынула из сумочки пистолет и сказала, что он ей не отец и что если он только пальцем ее коснется, так она немедленно ему башку разнесет. Вот так-то, капитан Маша из ФСБ.
Она встала и, открыв комод, вынула оттуда какую-то толстую общую тетрадку в синем переплете. Протянула мне:
– Вот… если хотите, посмотрите. Она писала… в школе. Глупая. Кто же знал, что она вот так… Теперь живу – трясусь за Ленку. Она-то на Наташку сильно похожа, только еще лучше…
Я открыла тетрадку и на первой странице прочитала выведенные угловатым полудетским почерком строки:
Я думала, что разучилась плакать,Живя в сиянье счастья роковом,Но тушь с ресниц, как дождевую слякоть,Сейчас я вытираю рукавом…Н-да… стихи. Ничего. Я подняла голову, чтобы сказать, что девочка Наташа определенно могла стать не только проституткой, хотя стихи, бесспорно, даровитые, но тем не менее детские и подражательные… но в этот момент под окном послышались матерные вопли, а потом раскатисто грянули ружейные выстрелы, один и другой!
Бах! Бах!
Зазвенели разбитые стекла, послышался откуда-то перепуганный жалобный вой, а вслед за ним, начисто перекрывая звон стекла, гомон и причитания в соседнем дворе, сочно гаркнул хриплый, увесистый, как удар дубиной, бас:
– Ах ты барррран!!!
Нина Григорьевна вскочила с табуретки так порывисто, что последняя упала на пол и едва не придавила рыжего кота, отиравшегося около хозяйки.
– Что… это? – тревожно выговорила я, и все мысли о Косте – гипотетическом «засланном казачке» – бросились в голову.
– Это… это… – пролепетала хозяйка и, попятившись, села на кровать. – Да сделайте же что-нибудь… вы же из ФСБ!
Не дожидаясь дальнейших причитаний откровенно ошеломленной Нины Григорьевны, я выскользнула из комнаты, пролетела мимо Лены, с белым лицом и плотно сжатыми губами прижавшейся к стене, и выскочила в сени.
И тут же наткнулась на Костю-водителя. Он посмотрел на меня и поднял… нет, не ружье, из которого так громко бабахали, а просто-напросто ладонь. В беспомощном жесте, слабо смахивающем на приветствие. Он только что успел накинуть засов на входную дверь, и немедленно в нее бухнул удар, от которого с потолка и стен посыпалась штукатурка.
Тусклая лампочка в скудно освещенной прихожей жалобно звякнула и потухла.
– Ты куда поперся, твою мать? – прогрохотал могучий голос, и второй удар сотряс хлипкую дверь до основания. – Че, думаешь, дам вам, козлам, и вторую из-под носа увести и потом жучить ее во все дыры! Открррывай, сказал!
– Это что такое? – тихо спросила я.
Костя вытер грязь и кровь с рассеченного лба и растерянно пробормотал:
– Ну и ну… стоял, никому не мешал, чинил машину… там чуть-чуть выхлопную трубу помяло. А тут этот мужик выскакивает и как даст мне по башке. Я отмахнулся, тоже его зацепил, а он в будку, которая напротив, и с ружьем оттуда. И давай по мне палить. Стекло боковое прострелил, а другой пулей – горшок… горшок на заборе. Чуть не попал, падла. Да он пьяный в дупелину!
Трах!!
– Кажется, я догадываюсь, кто это, – сказала я сквозь зубы.
За дверью послышались топот, кряхтение, а потом что-то зажужжало, раздался нарастающий до высокой ноты вой, деревянный треск – и входная дверь вылетела. В лицо мне и Косте ударил порыв ветра, принесшего кучу пыли и деревянных опилок, и в проеме двери прорисовалась огромная фигура. Мужик чуть пошатывался, в здоровенных волосатых руках – рукава рубашки были закатаны до локтя – он держал бензопилу «Дружба». Включенную.
И потрясал ею с угрожающим видом.
– Ого… – пролепетала я и тут же отшатнулась, увлекая за собой несчастного Костю, на которого я навлекла столько бед за какие-то полчаса знакомства.
Отпрянула я как нельзя вовремя: воздух синхронно взрезали воющая пила (по всей видимости, она была не совсем исправна, распространяя совершенно жуткую звуковую гамму) и голос кровожадного мужчины:
– Ты куда поперся, казззел? Думаш, коли вам волю дали, так…
– Миша-а-а!! – раздался истошный вопль, и я, обернувшись, увидела на входе в комнату Нину Григорьевну. Она стояла, волосы ее были всклокочены, а глаза на желтом одутловатом лице с сеткой мелких морщин – совершенно безумны.