– Ничего, на вашу выставку очереди стояли, – утешил ее молодой человек.

Его звали Иннокентий, но он сказал, что ему это длинное пышное имя не нравится, и попросил называть его Кенни.

– Как в «Южном парке»? – спросила Этери. – Его же убивают в каждой серии! – И она изобразила страдальческий возглас из мультфильма: – «Они убили Кенни!»

– Ничего, в каждой новой серии он воскресает как ни в чем не бывало. Кенни-неваляшка, – улыбнулся Кенни.

Поговорив с ним, Этери убедилась, что Кенни разбирается в живописи, знаком с современными течениями и именами, прекрасно воспитан. Но кое-что ее смущало. Хрупкость, даже некоторая изломанность облика. С полдюжины серебряных колечек в левом ухе, причем не все они пронзали мочку, одно сидело высоко, на самом изгибе ушной раковины. Она понятия не имела, что это означает и означает ли что-нибудь вообще, но на всякий случай спросила:

– Простите за личный вопрос. Вы гей?

Кенни сразу насторожился, даже обиделся.

– А это имеет отношение?..

– Просто хочу кое-что прояснить. У меня двое сыновей, я имею право знать, чего мне опасаться.

Кенни рассердился. Этери даже решила, что он откажется от работы.

– Да, я гей, – заговорил он возбужденно. – Почему все считают, что раз гей, так обязательно педофил? У меня есть постоянный партнер, мы снимаем квартиру. Фамилия не настоящая, я взял псевдоним, все документы поменял, ушел из дома. Родители гомофобы, – добавил он с горечью. – А педофилы, к вашему сведению, с таким же успехом любят девочек, как и мальчиков.

– Не обижайтесь, – попросила Этери. – Я ничего против вас не имею.

– Но? – продолжил за нее Кенни. – Я же слышу, там есть «но». На работу не возьмете? Могу справку принести, что я здоров.

– Не надо справки. Живите себе как хотите, это ваше дело. У вас машина есть? Придется много ездить.

– Есть.

– Отлично. Договорились?

– Договорились, – улыбнулся он.

Ей не пришлось сожалеть о сделанном выборе. Кенни остался работать у нее и после окончания аспирантуры, сказал, что никакой другой работы ему не надо. Он не был амбициозен, хотел только, чтобы прилично платили и не лезли в душу. Этери обоим требованиям соответствовала сполна.

А в галерею на Арбате она взяла женщину из приюта, Наталью Трофимовну Лебедеву. История Натальи Трофимовны была, пожалуй, одной из самых страшных приютских историй. Она, как и большинство женщин, пришла в приют с синяками на лице, только побои ей наносил не муж, а сын. Муж у нее был лежачим инвалидом, она надрывалась, ухаживая за ним, да еще и работала. Сын тем временем вырос алкоголиком. Наталья Трофимовна во всем винила только себя. Не уделяла внимания сыну, вот и…

Когда ее муж наконец отмучился и умер, сын начал избивать ее в открытую. Ему постоянно нужны были деньги на водку, на наркотики, к которым он пристрастился в последнее время… Наталья Трофимовна была одной из немногих обитательниц приюта с высшим образованием, но она работала преподавателем-почасовиком в одном из московских технических вузов, и ее уволили за синяки на лице. Нельзя же преподавать с таким лицом!

Она обратилась в приют в минуту крайнего отчаяния. Категорически отказалась «фиксировать» побои и жаловаться в милицию. По-прежнему придумывала для сына разные оправдания. Евгения Никоновна просто позволила ей жить в приюте. Сын тем временем сдал ее квартиру внаем, чтобы деньги были, а сам прибился к дружкам, с которыми вместе, как они говорили, «ширялся».

Наталье Трофимовне было уже пятьдесят, она не могла найти новую работу. Ее специальность никак не была связана с искусством… а может, и была, потому что она преподавала начертательную геометрию. Как бы то ни было, Наталья Тихоновна согласилась освоить специальную литературу по изобразительному искусству, чтобы грамотно отвечать на вопросы приходящих в галерею посетителей. В большинстве своем они все равно задавали только один вопрос: «Сколько стоит?»

Но Наталья Трофимовна, в отличие от уволенной аспирантки Алины, была милой, приятной в общении женщиной, а за литературу взялась всерьез. Этери понравился ее ответственный подход. В приютском классе по рисованию и истории искусства Наталья Трофимовна была лучшей ученицей, хотя, казалось бы, могла для себя решить: зачем мне это нужно? Нет, она считала любые знания благом, и раз уж ей предлагали что-то новое, да притом бесплатно, с благодарностью это новое изучала.

Договорились, что раз в неделю она будет приходить в приют и преподавать черчение. А Этери, не называя имен, рассказала ей, как два года назад в галерее пряталась Катя, и поставила Наталье Трофимовне условие: ее сын не должен знать, что она тут живет и прилично зарабатывает. Помимо зарплаты ей шел еще и небольшой процент за каждую проданную картину. Как и все бывшие пансионерки, она переводила на счет приюта часть заработка.

В галерее на Старом Арбате Этери и задумала провести благотворительную выставку детского рисунка. Обратилась за помощью к Вере Нелюбиной. Как сделать, чтобы деньги не пропали и чтобы приюту потом не пришлось выплачивать огромные налоги? Вера посоветовала провести вечер под эгидой государства. Пригласила нескольких чиновников из правительства и депутатов от партии власти. Черт с ними, пусть получат свою порцию пиара, лишь бы посодействовали освобождению приюта от уплаты налога. Будучи асом в финансовых вопросах, Вера помогла все это оформить.

Кенни предложил плодотворную дебютную идею: подать мероприятие так, будто все места раскуплены заранее, и попасть на этот сугубо эксклюзивный, элитарный вечер, получить пригласительный билет – уже большой почет и пропуск в статусную тусовку.

Уловка сработала. Жадные до пиара глянцевые бездельники ринулись толпой. На Этери обрушился шквал звонков от бывших знакомых, которые, казалось бы, уже вычеркнули ее из списка живых, а тут вдруг вспомнили.

Позвонила, как ни в чем не бывало, Жанна Федоровна.