Шрифт:
Крючок вздохнул.
– Еще хуже будет. Да, сны перестанут сниться. Но ты начнешь деградировать: не по дням, а по часам. Облик нетопыря? – забудь, птенчик. Туман? – даже кашей не растечешься. Клыки затупятся. Взор утратит демоничность. От одного запаха осины тебя станет трясти. От чесночной шелухи покроешься язвами. О серебре я и говорить не хочу. Скажут: «Серебро!» – а ты уже весь горишь.
– А голод? Жажда?
– С этим – наоборот. Жрать захочешь, словно год из склепа не вылезал. И что самое обидное – пьешь, а оно не впрок.
– Надолго?
– Пока новый снулль не объявится. Ждать его будешь, как спасения. Понял, дурачок?
По рассказу крючка складывалось впечатление, что он говорит не с чужих слов. Уж очень дрожали когтистые пальцы родителя. И губы он облизывал: пересохли от монолога.
– Я понял, – кивнул птенчик.
Реджинальд фон Тирле, эталонная единица вампиров Брокенгарца, не знал, что однажды ему придется умолять беспощадного венатора отпустить мерзавца-снулля на волю.
За окном скрипки заиграли плясовую.
Начался шум. Подвыпившая толпа шла мимо «Дракона и Лилии». Слушая грустную повесть фон Тирле, как-то подзабылось, что в городе – Вальпургиалии. Смех, озорные возгласы показались неуместными, как на похоронах. Пронзительный дискант взлетел над общим гомоном, ввинтился в небеса, подсвеченные окраинным фейерверком, и рассыпался озорной шутихой:
– Ах ты кукиш, ты мой кукиш, Не продашь тебя, не купишь! Разве только палачу На дыбе тебя скручу?Толпа заорала от восторга, требуя продолжения – и вдруг притихла. Из гостиницы выбежал хозяин, настойчиво требуя тишины. 3,7 эталона, это вам не грифон начихал! В номерах отдыхают постояльцы, утомились за день, извольте соблюдать, буду жаловаться, и все такое.
– Это Брокенгарц, – криво ухмыльнулся вампир, когда толпа, вместо того, чтобы послать хозяина в чертоги Нижней Мамы, начала шуметь шепотом и на цыпочках удалилась прочь. – Слышали? Перед уходом скрипачи заиграли колыбельную. «Спи, моя радость, усни...» И я не хочу лишать вас сна, сударь. Пообещайте, что отпустите моего снулля, и я уйду.
– А если я не дам обещания? – спросил Фортунат.
– Я все равно уйду. Что я могу вам сделать? Соли на хвост насыпать? Вы меня в бараний рог: Скажете, выход? Спросите, отчего я не наложил на себя руки, если так страдаю?
Он наклонился вперед, стараясь заглянуть венатору в глаза.
– Родитель сказал: вампир-самоубийца навечно остается в своих снах. Вы понимаете? Не половину существования, а всю жизнь. И день, и ночь. В трубном подвале. У помойки. Нет, я не смогу. От одной мысли меня бросает в холодный пот, хотя мертвые не потеют. Иначе я давно бы... Это ведь просто: вкопал осиновый кол в землю и упал лицом вперед. Думаете, я бы струсил? Эх, вы... Я был кирасиром. При жизни. Воевал. Отличился под Трендау. Орден Вечного Странника с бантами. Не верите?
Охотник на демонов промолчал.
Верилось слабо. Этот лысоватый, нервный бедняга – один из тех удальцов-кирасиров, чья безумная, самоубийственная атака под Трендау не только спасла жизнь курфюрсту Бонифацию, попавшему в окружение, но и повернула военную удачу спиной к победителям, уже ликовавшим от счастья?! Представить фон Тирле в седле? Палевый колет, галуны на обшлагах? Каска и кираса, черная с серебром? На груди солнцем сияет золотой герб Брокенгарца?
В руке – длинный палаш, рот разорван яростным воплем?
Воображение отказывало.
– Не бойтесь, сударь, – вместо ответа сказал Фортунат. – Я сделаю все, чтобы ваш снулль освободился. Тирулега не откажет. Мы выпустим снулля в окошко, и он...
– Скажите... Как он выглядит?
– Кто?
– Мой снулль!
Странное дело: вампира аж затрясло от возбуждения. Словно запойному пьянице дали понюхать крепкого вина. Верхняя губа вздернулась, обнажив клыки. Зрачки сузились, превратившись в вертикальные щели. Пальцы скрючились, втяжные когти выползли наружу.
Реджинальда била крупная дрожь.
В другой ситуации венатор подумал бы, что упырь готовится к нападению. И незамедлительно принял меры. А тут: Фортунат сидел, глядел на возбужденного фон Тирле и размышлял, как бы половчей описать ему снулля.
Будто ребенка хотел успокоить.
– Ну, он малиновый. Знаете, когда малина старая, она темнеет...
Вспомнилось, что лучшая малина растет близ нужников и на погостах.
– По телу – светлые пятна. С виду – похож на спрута. Хотя мой друг, доцент Кручек, утверждает, что на медузу. Щупальца, клюв, стрекальца. Да вы же и сами его верно описывали!