Пребывая в райцентре, я неустанно расспрашивал каждого встречного и поперечного о недосягаемых старообрядцах.

— Староверы? Не знаю ничего о них. — А, живут в нашем районе. — Да все деревни по Бирюсе и Чуне староверские. — Не пьют, не курят, матом не ругаются. — Женщины у них красивые, хотя и ходят в платочках, как старушки, а мужики все с бородами. — У молодых староверчиков три волосинки, а все равно борода, не должно ее железо касаться — когда в армии служат, тогда и бреются. — Не те уже староверы. Сами признают: «Не та вера уже». — Но все-таки хорошие они люди, добрые.

Складывалась романтическая картина патриархальной жизни в таежно-речной стране рыбаков и охотников. Бородатое мужское население летом зарабатывает деньги на лесосплаве. Женщинам работать запрещено, да им и по хозяйству дел хватает. У староверов, уверяли меня, муж имеет полное право «учить» жену («Да убоится жена мужа своего»!), что встречает полное понимание тасеевских мужчин: «Правильно, у них бабы хоть не спиваются. А здесь, знаешь, как бабы пьют!»

— Староверы откуда взялись? А вот откуда: дернул белогвардеец в тайгу, бороду вырастил — и готов старовер! — Нет, давно они здесь живут, еще с Екатерины.

А действительно, подумал я, что же происходило в этой местности при Екатерине, а также раньше и позже? И отправился к краеведу Петру Ивановичу Новицкому. Что он мне сообщил, то и пересказываю.

В 1619 году несколько тунгусских родов ушли с Енисея, от казаков, требовавших ясак для «белого царя», вверх по Ангаре, Бирюсе (Виру) и Манзе. И на Манзе основали новое стойбище. Вождя тунгусов звали Тасей, и его имя осталось на карте этих мест дважды — названиями реки, в которую сливаются Бирюса и Чуна, и острога, построенного русскими на Манзе 50 лет спустя. Но непокорные тунгусы и здесь не нашли спокойной жизни. После столкновений с казаками Тасей и его братья Коян и Сойт увели свой народ в северную тайгу, где тунгусы и по сей день живут под именем эвенков, как, собственно, они сами себя всегда и называли.

На Манзе промышленник Жилин обнаружил соляные ключи и наладил соледобычу. После его смерти и земли, и соль отошли к туруханскому Троицкому монастырю. Здешняя соль попадала даже в Москву, на царский стол. Для защиты Троицкого солезавода от лихих набегов степняков и был основан выше по Манзе, теперь Усолке, укрепленный острог. Казакам, засевшим в нем, жалованье платили той же солью. Вскоре служивые доказали, что свою соль получают не зря: в 1677 году орда тувинского хана, успешно спалившая Канск, споткнулась на Тасеевском остроге и так и не добралась до солезавода.

На соли вкалывали каторжники: еще в середине XIX века с них даже на время работы не снимали кандалы. А само Тасеево и окрестности стали для самодержавия одним из любимых мест ссылки политических противников. Здесь побывали представители всех этапов русского революционного движения, от декабристов до Дзержинского. Феликс Эдмундович, впрочем, провел в Тасееве всего неделю, а на восьмой день сел в сани и махнул в Лондон. Крестьяне, симпатизанты социал-демократов, так заморочили голову уряднику, что о побеге будущего первого чекиста органы царского режима узнали лишь через месяц.

Но ехали сюда и добровольно. Сначала, после отмены крепостного права, на свой страх и риск, затем, при Столыпине, по государственной программе колонизации селились по Усолке крестьяне. Рядом со старожилами-«чалдонами» строились переселенцы-«лапотоны», жители Смоленской, Вятской, Тверской губерний, чуваши, татары, белорусы, украинцы. При Сталине снова потянулись этапы; «вождь народов» широкими мазками дополнил национальную палитру района немцами, поляками, латышами, литовцами... Многие прижились и уезжать не собираются, хотя дорога открыта. Всех перемешало время, все теперь считают себя сибиряками. Лишь изредка услышишь в деревнях окающий волжский говор или отследишь в разговоре украинское выражение.

Много интересных людей видело Тасеево. Жил тут крестьянский богатырь Виктор Мурашкин. Ростом два метра и 18 сантиметров, он поднимал на плечах лошадь и совершал другие подобные подвиги, а позже выступал борцом в цирке. Не владея никакой техникой, Мурашкин просто расшвыривал соперников и неизменно выходил победителем. Он умер в марте 1930 года, молва утверждает, что его отравили враги, но есть и более прозаическая причина: богатырь не имел никакого понятия о здоровом образе жизни и, как положено народному герою, любил выпить.

Но здесь даже священники были уникальные! В «незабываемом 1919-м» белогвардейский капитан Мартын, командир разгромленных карателей, объяснял свое поражение тем, что в Тасеево необычайно сильны «красные» агитаторы: «Например, знаменитый священник Орлов, который с крестом и Евангелием произносил большевистские проповеди; обладатель большого артистического таланта, он заставлял слушателей рыдать и клясться быть всегда защитниками Совдепа... Его последователь, священник Вашкорин, идя по стопам учителя, призывал записываться в Красную армию и сам первый начертал свое имя». (Для колчаковцев все противники были большевиками, но Вашкорин, видимо, призывал вступать не в армию, а в партизанские отряды Тасеевской республики, существовавшей в тылу у белых в 1918 — 20 годах).