Шрифт:
— Преты [45] шалят, — равнодушно бросил я, дуя на горячую кашу-толокнянку. — Кто-то явился, вот они и шалят…
И рассмеялся, едва не забрызгавшись варевом. Меня всегда разбирало веселье, когда я видел Дрону таким: посох мгновенно превращается в лук, кожаный колчан успевает перекочевать поближе к хозяину раньше, чем вы успеете прищелкнуть пальцами, а на скуластое лицо Брахмана-из-Ларца нисходит отрешенный покой.
Таким я его не боялся.
Я боялся его другим — каким он вышел из челна год тому назад. Вышел и прищурился на меня словно на мишень.
45
Прет — пращур, нежить, неприкаянный дух мертвеца.
Я — Вьяса-Расчленитель.
Многие зовут меня Черным Островитянином, но я не обижаюсь. Потому что черный. Потому что островитянин. Потому что стар, стар с самого детства, и опять же с самого детства наобижался всласть. Под завязку. На судьбу-злодейку, на причуды Опекуна Мира, по чьей прихоти я вообще родился, и родился уродом, на самого себя, на мать и отца… Хватит. Теперь я преисполнен степенности, я рассудителен до сыпи на языке и заворота мозгов, я давно не корчу из себя шута-виб-хишаку, а ученики мои посыпают макушки прахом от моих ног.
Да, ученики. Островок, где я раньше прятался от насмешек, к сегодняшнему дню превратился в много-ашрамную обитель. Моя жена Гопали счастлива, дети вместе с юными брахмачаринами погружены в изучение Святых Вед, внуки резвятся на берегу, и мычание трех коров сладостным напевом разносится окрест!
Опекун Мира, Вишну-Даритель, ты слышал: я хороший!
Крикнуть погромче?
Я такой хороший, что ты можешь не беспокоиться по поводу нашей с тобой сделки…
Мы ведь оба не из породы болтунов? К чему посвящать богов и людей в тесные отношения прекрасного светоча Троицы и мудреца-урода, погрязшего в комментариях к Писаниям?! К чему орать на всех перекрестках, что вышеупомянутый мудрец-урод время от времени живьем появляется в имении досточтимого Опекуна? Да, аватара, да, своя рука владыка! — и все равно, мы-то знаем, что так не принято… Тс-с-с! Появимся тихонько, без помпы, побродим туда-сюда, посудачим с Опекунчиком о разных разностях — и в "Песни Господа" по заказу хозяина-хлебосола добавится новая строфа! Новая, свежеиспеченная, или переделанная часть, или… Или-лили. Так говаривал в юности мой замечательный папочка — не тот Спаситель-риши, которого все считают родителем Вьясы, а настоящий, который просиживает задницу на хастинапурском престоле, кокетливо отпихиваясь от титула раджи!
Вот именно, что или-лили…
Я — умница. Веды с комментариями для учеников, разговоры о погоде и починке крыши — для Гопали, любимой супруги, летопись Второго Мира — для Второго Мира, пропади он пропадом, "Песнь Господа"-для Опекуна Мира…
И эта рукопись как способ показать всем волосатый кукиш за их спиной.
Я уверен: Вишну прекрасно осведомлен о моих тайных записях. Ты ведь умен, светоч Троицы?! Ты отлично понимаешь: цепным мудрецам надо давать возможность выговориться, поплевать ядом втихомолку, иначе у них пропадает аппетит и расторопность! Вот я и верчу кукишем, я, Вьяса-Расчленитель по прозвищу Черный Островитянин…
Великий человек, рассчитывающий прожить еще лет сто, не меньше.
Боюсь умирать. Очень боюсь.
И даже не потому, что сомневаюсь, впрямь ли частичные воплощения Опекуна Мира после смерти обязательно попадают к нему в Вайкунтху?
Знай я это наверняка, я боялся бы смерти еще больше.
Ее призрак, видение Морены в одеждах цвета запекшейся крови, возник передо мной год назад — и смерть носила имя Дрона.
Я вышел ему навстречу, приветливо улыбаясь, хотя внутри меня все обмирало и поджилки тряслись гнилым пучком соломы на ветру. Видеть Брахмана-из-Ларца мне довелось лишь тогда, когда он был еще совсем ребенком, но узнал я его сразу. Мы с ним похожи — не внешне, потому что я чернокожий урод, а он вполне нормален. Просто мы оба никогда не были детьми.
Это сближает. Я смотрел на Дрону и вспоминал слова Вишну, произнесенные богом давным-давно:
— Знаешь, Вьяса, твоя "Песнь…" превосходна в качестве колыбельной! Если правильно поймать ритм в той части, где про любовь… Ты хоть сам понимаешь, что создал?
Я понимал, что создал.
Тебе б так понимать, Опекун…
И еще я понимал: узнай Дрона о роли, которую я сыграл в его жизни, райские сферы откроются для меня гораздо быстрее, чем предполагалось.
К счастью, Брахман-из-Ларца пребывал в неведении. Он приветствовал меня должным образом, он попросил разрешения остаться на недельку-другую в пределах моей обители, он уже беседовал с моей женой, а я все стоял, отирая холодный пот, и глупо ухмылялся.
Содрать с лица гримасу натужного радушия было выше моих сил.
Он остался на год.
Зализывать раны.
Либо все, что я слышал о сыне Жаворонка, — гнусная ложь, либо где-то кто-то оборвал корку "Песни…" с раны его души. Оборвал грубой рукой целителя. Промывать язву больно, но это путь к выздоровлению. Визит к панчалам и оскорбительный ответ Друпады-Панчалийца послужили лишь толчком. Если раньше Дрона искал знаний брахмана и мастерства кшатрия, меряя Второй Мир подошвами своих сандалий, то сейчас он хотел иного.
Он хотел… да, я понимал его. За это я продал душу Опекуну Мира. За возможность тихо спать с любимой и любящей женщиной, за сияющие взгляды детей и учеников, не замечающих твоего уродства, за мычание коров под стрехой хлева, за жизнь человека.
Нет, не так: за жизнь — человеком.
Брахман-из-Ларца, сам не понимая того, мечтал о близких людях. Это превратилось у него в навязчивую идею. Разыскать тех, в ком могли сохраниться хоть искры былой привязанности, раздуть из них костерок, заслонить собой робкий огонь от дождя и ветра… Но Панчалиец плюнул ему в лицо, Наездник Обрядов из Шальвапурской обители перешел в мир иной, Жаворонок-отец принудительно наслаждался воздухом Вайкунтхи и был недосягаем… Дрона вспомнил про меня. Чернокожего Вьясу из своего детства. Я думал, он явился убивать меня, а ему просто больше некуда было идти.