— Погоди, Бешеный…

— Куда уж тут годить! Да, чуть не забыл: там за нами со свитой царица Кунти едет. Напросилась в Хастинапур. Проведать не хочешь? Она тебя, по-моему, привечает…

Ты стоял перед хрупкой царицей и вспоминал вашу последнюю встречу.

Под Кампильей, в полуразрушенном доме.

Боги! — как она постарела, несчастная вдова несчастного Альбиноса… Маминой ровесницей смотрится. А мама ее сильно старше будет. Морщинки у глаз, губы выцвели, сутулится. Странно: раньше раздражало, когда Кунти затаскивала тебя в антахпур, даря своим вниманием. А сейчас и сам готов пожалеть беднягу: хлебнула горя, пожив с сыночками. Ну ничего, в Хастинапуре отойдет, отъестся…

— Здравствуй, Карнушка, — тихо сказала царица Кунти. — Дали боги свидеться… я уж и не чаяла.

Ты поклонился, сложив ладони передо лбом. Слова не шли на язык, любое выглядело ложью, ложью и несуразицей.

— Говорят, ты женился, скоро отцом станешь… Мне Бхима тоже внука принес. Издалека, из-под Кагальника. Вот, говорит, мама, — нянчи. Сиротка он, дескать, без родительницы остался. Сдохла родительница, туда ей и дорога, заразе-лесовичке… лучше б по-добру отдала. А внук-то страшненький, тельцем мохнат… зато головой плешив. Глазки углями горят. Боюсь я его нянчить. Так Бхима с ятудханом заезжим договорился, чтоб был пастырем ребеночку. Ятудхана Яджей кличут, сам мальчонка мальчонкой, только одноглазый, и морда вроде вареная — а как глянет, хоть стой, хоть падай! Забрал он внука, увез… большие способности, сказал, а к чему способности, не говорит…

Ты молчал.

Слушал.

Тебе было неловко, как если бы царица раздевалась перед тобой, хотелось убежать.

— Сласти у меня на столе стояли, утром служанка занесла. Бхима всю вазочку и опустошил. А к вечеру живот прихватило… еле лекаря вытащили. Сказали: яд. Будь кто другой на месте Бхимы — уже б в раю песни пел. Я позже спрашивала: сласти эти невестка передала. Я ей третьего дня замечание сделала: ладно свекрови, а мужьям уж точно дерзить не положено… Боюсь я, Карнушка. Довези ты меня до дома, ладно?

— Ладно. — Голос отказывался подчиняться, сбиваясь на невразумительный хрип. — Довезу.

— Чуть не забыла, — прозвучало из-за спины, когда ты наконец собрался уходить. — Арджуна в лесу… ну да ты небось уже слышал. Только он не в изгнании, он там аскезе предается. Ради небесного оружия, которое вроде как недополучил. Мне казалось, тебе надо знать…

— Благодарю, царица, — ответил ты.

И быстро пошел, стараясь отрешиться от сказанного.

— Мой царственный отец! А также ты, Грозный, лучший из кшатриев, и вы, достойные мужи, собравшиеся здесь! — Рык Бойца гулом лавины разносился по огромной зале. — Я все сказал. О позоре и оскорблении, о подлости и хитрости — все. Теперь слово за вами!

Он отступил на шаг назад и коротко кивнул, что должно было, наверное, означать поклон.

— Успокойся, сын мой. Я разделяю твой гнев и обиду, и все мы, здесь сидящие, возмущены поступком Пандавов, ибо нам уже известна суть дела. Эту весть принес нам благородный Кришна, поспевший в Хастинапур раньше тебя. Займи свое место по правую руку от меня и продолжим Совет.

Только сейчас Карна заметил Черного Баламута: тот удобно устроился неподалеку от царского возвышения. Смуглое тело Кришны, умело задрапированное в темно-синие шелка, почти полностью сливалось с эбеновым деревом кресла, углядеть гостя в полумраке залы было не так-то просто.

Кришна приветливо улыбнулся и, казалось, задремал.

— Есть ли у присутствующих здесь мужей, обильных подвигами, соображения по этому поводу? — поинтересовался Слепец.

— Позволь мне сказать, сиятельный раджа, — раздался голос Наставника Дроны.

— Мы все внимание, Наставник. Говори.

— Я не буду сейчас говорить о насмешках и оскорблениях, нанесенных первенцу раджи Хастинапура, — поведя себя недостойно, сыновья Панду в первую очередь сами потеряли лицо. Я буду говорить о том, что ближе мне как брахману.

— о затеянном Пандавами «Рождении Господина». Обычно обряд сей творится лично раджой-зачинщиком либо его прямым наследником с согласия отца — с целью получения титула Махараджи. Следующий за «Рождением…» обряд «Конского Приношения» закрепляет воинское преимущество Махараджи, и он становится Чакравартином-Колесовращателем. Однако же допускается проведение обрядов и косвенными наследниками из царского рода. Пример тому — сотня «Конских Приношений» самого Громовержца, ставшего Владыкой в обход старших братьев. Итак, здесь Закон соблюден, хотя сыновьям Панду и следовало бы испросить позволения у своего дяди — сиятельного раджи. Но сделанного не исправишь. Обряды объявлены.

Дрона выдержал паузу, давая всем возможность вникнуть в смысл его слов.

— Как и любой другой обряд, соответствующий Закону, «Рождение Господина» не может быть насильственно прервано. Также Законом запрещено начинать встречный обряд до окончания (удачного или нет) тою, который был начат первым.

— Позволь спросить тебя, многомудрый Дрона… э-э-э… а сколь долго может длиться подготовка к сему обряду? — поинтересовался один из советников.

Пожилому воеводе было проще наголову разбить каких-нибудь мятежных кашийцев, нежели сражаться с хитросплетениями крючкотворов.