Шрифт:
— Какого кабана?! С каких это пор аскеты свинскую печенку харчат?!
— Кто подрался? Шива с Арджуной? Да от Серебряного мокрого места…
— Слушай, ты самый умный, да? Все знаешь, да? Сведущие люди правду рассказывают, а ты с глупостями лезешь, да?! Подрались они, говорю, и чем только Серебряный горца того не дубасил: и стрелами, и луком, и кулаками — а тому все до Атмана-Безликого!
— Кулаками — это и впрямь… Богу в рыло… Ладно, а дальше что было?
— А то! Взмолился Арджуна Шиве: даруй, мол, силы победить зловредного горца, глядь — а перед ним сам Шива и стоит! И смеется: очень уж понравились царские тумаки. «Потешил, говорит, проси, говорит, чего хочешь!» Ну, тут Арджуна и загнул от души: оружия, мол, всякого, и побольше…
— И бальзаму от жадности! И тоже побольше!
— Да заткните вы рот этому Бхуришравасу [27] ! Пусть человек рассказывает!
— …Ну, тут Трехглазый и отвел его за ручку на небо, к тяте родимому. Так Индре прямо и сказал: «Что ж ты, папаша драный, на сына любимого ваджрой забил?! Живо учи уму-разуму!» И пять лет провел там Арджуна, учась Астро-Видье и любя апсар по-всякому. Но как-то раз сказал он своему отцу «Превзошел я твою науку, но на ком испытать мне свою силу и умение?» И ответил ему Громовержец: «Тренируйся на данавах Вконец обнаглели, племя адово!» И горели в огненных потоках «Облаченные-в-Непробиваемую-Броню», именуемые Ниватакавачами, после чего пришла пора витязю возвращаться в наш бренный мир…
27
Бхуришравас — Болтун, во время Великой Битвы потеряет руку от стрелы Арджуны и голову — от меча родича Кришны.
— Явился — не запылился! Первым делом коров у соседей-матсьев стибрил!
— Да это ж обряд, дурья твоя башка! Его братья-Пандавы еще бхут знает когда объявили, да отложили, потому как Арджуна в изгнании был! А теперь, как он воротился, сразу же моления вознесли, жертвы на алтарь — ну и коров угнали, не без того! Нонеча в Слон-Город едут: кости пораструсить, тряхнуть стаканчиком. Ежели их верх — быть Царю Справедливости, старшему из Пандавов, Махараджей, царем царей! А Арджуне — его правой рукой, главным полководцем. Обряд-то как называется? «Рождение Господина»! Вот они его впятером и рожают…
Слухи расползались, подобно изголодавшейся саранче, сжирая все — правду, ложь, быль, небыль, а вслед за ними двинулась из Индрограда в Хастинапур торжественная процессия: пять героев со товарищи.
Сыновья Панду чувствовали себя триумфаторами. Шуми, Великая Бхарата! — скоро ты замолчишь и склонишь голову. Даром, что ли, владыки Города Слона сами прислали приглашение на ритуальную игру в кости…
2
ИГРА
Это был славный день.
День Белого Быка, день Святого Пенджа и Златой Криты, день Тростника и Малой Двапары и еще — Темной Кали [28] . Двадцать седьмой день зимнего месяца Магха.
…Один за другим торжественно входили они в залу, специально предназначенную для царской игры. Входили, хозяйским взглядом окидывая собравшихся и все то, что скоро будет принадлежать им.
Все пятеро сбрили бороды — впрочем, оставив тщательно подстриженные усы.
Намек на безбородость богов?
28
Наименования граней игрального кубика, от шести до одного, игра велась тремя или пятью кубиками, имевшими собственные имена, и комбинации значили не меньше, чем общая сумма или количество дублей. Имелись и другие варианты игры.
Желание выделиться?
Кто знает?.. А кто знает, тот не скажет.
Вот в дверях возник старший — Юдхиштхира, Царь Справедливости. Мягкий подбородок, кроткий взор, ямочки на щеках, лишь нижняя губа портит общее впечатление — брезгливо оттопырена. Ладони у лба, поклон в сторону трона, в сторону Слепца и стоявшего рядом Грозного, и старший Пандав, шурша золоченой парчой одежд, с достоинством подходит к столу, инкрустированному яшмой и сердоликом.
— Время! — звучит голос Царя Справедливости. — Время бросать кости, сделанные из ляпис-лазури, золота и слоновых бивней! Черные и красные, со знаками на них, сколами драгоценного камня-джьотираса! Время! Высокое искусство, которое не стоит обсуждать с низшими, ждет! И пусть никто, побежденный в игре, никогда не отстаивает проигранного богатства. Благо нам!
И кресло принимает первого игрока.
Его брат Бхима ввалился в залу подобно носорогу, поводя по сторонам глубоко посаженными глазками. Борцовское брюхо затянуто алым кушаком, волосатые ноги обнажены выше колен, и низкий обезьяний лоб, увеличенный ранними залысинами, идет морщинами — словно речная зыбь под ветром. Заметив неподалеку от тронного возвышения Карну, Страшный напрочь забыл о поклонах и церемониях, впившись взглядом в ненавистное лицо сутиного сына.
«Он сердится! — беззвучный шепот, эхо, тишина перед обвалом. — Он очень сердится!..»
Грозный нахмурился, но промолчал. Всем был хорошо известен вспыльчивый нрав упрямца Бхимы, полностью передавшийся по наследству и его сыну Плешивцу, ракшасу-полукровке. Уже сейчас, в тринадцать без малого лет, сын Страшного буйством и волшбой наводил ужас даже на своих соплеменников-людоедов.
В игре Бхима разбирался примерно так же, как и в музицировании, но тем не менее занял место за спиной Юдхиштхиры и с вызовом оглядел собравшихся.
— Ты б еще дубину с собой прихватил! — усмехнулся Карна. — Нападем из засады — чем отбиваться станешь, Волчебрюх?!