— Скажи на милость — какое доверие можно питать к такому вертопраху, как ты, и какие тайны я могу тебе раскрыть, если в твоих россказнях нет ни крупицы правды?

— Смотри, брат, берегись Гитаны!

— Ты меня раздражаешь своим припевом! Даже если бы мне и впрямь вздумалось сегодня вечером заехать в Ренон- валь — что в этом особенного? Неужели мне нужно было бы выискивать предлоги, чтобы просить тебя сопровождать меня, или, наоборот, чтобы уговорить тебя вернуться домой одному?

— Разумеется, нет; так же, как нечего будет удивляться, если мы увидим, что госпожа де Вернаж прогуливается по аллее, ведущей к замку. Правда, дорога, на которую ты предложил свернуть, гораздо длиннее обычного пути, — но что такое лишних четверть мили по сравнению с вечностью? Маркиза, наверно, слышала, как мы трубили в рожок; в порядке вещей, если она сейчас вдыхает вечернюю прохладу неподалеку от ворот парка, в обществе своего неизменного обожателя и соседа, господина де Ла Бретоньер.

— Признаюсь, — сказал Тристан, обрадовавшись случаю переменить тему разговора, — Ла Бретоньер наводит на меня смертную тоску. Непостижимо, что такая умная женщина, как госпожа де Вернаж, уделяет этому глупцу столько внимания и всюду таскает его за собой, словно тень.

— Спору нет, — ответил Арман, — он человек тупой, и его присутствие трудно переварить. Захолустный помещик в полном смысле слова, как бы созданный для того, чтобы разъезжать по соседям. Да, посещать соседей — его удел, я склонен даже сказать — это наука, которую он изучил, как никто другой. Я еще не встречал человека, который умел бы так уютно располагаться в чужом доме. Если обедаешь у госпожи де Вернаж — он тут как тут, на самом конце стола, посреди детей. Он перешептывается с гувернанткой, он кормит меньшенького кашей; и, заметь, он вовсе не тот обычный классический прихлебатель, который считает себя обязанным угодливо смеяться, как только хозяйка дома скажет острое словцо: напротив, будь он несколько смелее, он все бы хулил, всему бы противодействовал. Если задумают устроить пикник, — уж будь уверен, он объявит, что барометр стоит на «переменно». Расскажет кто- нибудь забавную историю или опишет какую-нибудь диковину, обязательно окажется — он слыхал или видал кое-что получше, но что именно, этого он не соизволит сказать, а только раза два качнет головой с таким скромным видом, что смерть как хочется влепить ему пощечину. Несноснейшее существо! Право, не успеешь и четверти часа поговорить с госпожой де Вернаж, когда он там, — и уже его недовольная, встревоженная физиономия вклинивается между нею и ее собеседником. Он не красавец, отнюдь нет! Не блещет остроумием, почти всегда молчит, но, по особой милости провидения, умеет, не говоря ни слова, быть докучнее любого болтуна — так несносна его манера наблюдать, как говорят другие. Но какое ему дело до этого? Он не живет своей собственной жизнью, а присутствует при том, как люди живут вокруг, и старается стеснять, приводить в уныние, раздражать всех живущих. При всем том, маркиза его терпит; она сочувственно выслушивает его, она его поощряет; честное слово, мне кажется, она его любит и совсем не желает от него избавиться.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Тристан, несколько смущенный последними словами брата. — Неужели ты думаешь, что такого человека можно любить?

— Не страстной любовью, разумеется, — пояснил Арман с выражением насмешливого безразличия на лице. — Но в конце концов, этот молодчик не урод! Он не женат, имеет изрядное состояние; как и у нас, у него небольшой замок, небольшая стая гончих и большущая старая колымага. А в глазах маркизы он имеет одно неоценимое преимущество: за десять лет она привыкла к тому, что он надоедает ей изо дня в день. Разреши мне сказать тебе по секрету: новый человек, офицер в отпуску, может ослепить и пленить на миг; но все козыри на руках у того, кто безотлучно на месте, не считая к тому же ловкости, как сказал Базилио.

Беседуя, братья миновали лес и поехали по дороге, пролегавшей среди виноградников. Уже на пригорке обрисовалась колокольня ренонвальской церкви, — У госпожи де Вернаж, — продолжал Арман, — множество достоинств; но она кокетка. Она слывет набожной, к ее этажерке привешены освященные четки; но она не прочь от легких любовных интрижек. Не обессудь — на мой взгляд, эту женщину трудно разгадать, и она довольно опасна.

— Возможно, — сказал Тристан.

— И даже вероятно, — отозвался его брат. — Я очень доволен тем, что ты согласился со мной, и в свою очередь скажу тебе: поговорим серьезно. Я давно уже встречаюсь с ней и основательно ее изучил. Ты — другое дело: ты приезжаешь сюда на несколько дней; ты молод, хорош собой; она красива, умна; ты здесь изнываешь от безделья, она тебе нравится, ты слегка за ней ухаживаешь; она к этому относится благосклонно. А ведь я вижу ее зимою и летом — в Париже и в деревне, я не так доверчив, как ты, и она это прекрасно знает; вот почему она забирает мою лошадь и оставляет меня наедине с нашим кюре. Я уверен — когда вы скачете по лесу, она охотно обращает к тебе свои черные глубокие глаза, обычно так скромно, даже сурово потупленные, и должен признаться, эта женщина совершенно обаятельна. Насколько мне известно, она вскружила голову трем — четырем несчастным юнцам, которые чуть не лишились рассудка из-за нее; но хочешь, я поясню тебе свою мысль до конца? Выражаясь языком Скюдери [1] — довольно легко проникнуть в прихожую ее сердца, но внутренние покои всегда наглухо закрыты — быть может, потому, что там никого нет.

— Если допустить, что ты не заблуждаешься, — сказал Тристан, — значит, она дурной человек.

— Она так не считает. Что ей могут поставить в укор? Она ли повинна, если в нее влюбляются? Хотя ей не более тридцати лет, однако она твердит всем и каждому, что, овдовев, отказалась от светских удовольствий и хочет жить уединенно в своем поместье, ездить верхом и молиться богу; она раздает милостыню и ходит на исповедь; а запомни — женщина, у которой есть духовник, если только она не по — настоящему религиозна, — самая опасная из всех разновидностей кокеток, изобретенных цивилизацией. Такая женщина, уверенная в себе, еще очень красивая и охотно пользующаяся всеми теми мелкими преимуществами, которые доставляет красота, такая женщина превосходно умеет вступать в сделки — не со своей совестью, нет, а с очередной исповедью. В те самые минуты, когда, казалось бы, она с очаровательной доверчивостью внимает тем пылким признаниям, которые ей втайне так нравятся, она зорко следит, не выглядывает ли кончик ее туфельки из-под платья, и точно рассчитывает, в каком именно месте она может без греха позволить поцеловать митенку на своей руке. С какой целью все это, спросишь ты? Если у нее нет веры — почему не кокетничать напропалую? Если же она верующая — зачем подвергать себя искушению? Затем, что ей нравится испытывать себя.

\\ В самом деле, ее нельзя назвать ни искренней, ни лицемерной. Она такая, как есть, — и она нравится; ее жертвы появляются ненадолго и исчезают. По всей вероятности, молчальник Ла 15ретоньер до самой своей смерти будет пребывать на пороге храма, где этот большеглазый сфинкс изрекает загадочные слова и вдыхает фимиам.

Арман едва успел договорить, как его брат остановил свою лошадь. Теперь они были в каких-нибудь ста шагах от ворот рснонвальского парка. Как и предвидел Арман, г — жа де Вернаж прогуливалась на лужайке, у самых ворот; но, против обыкновения, она была одна. Тристан вдруг изменился в лице.

Послушай, Арман, — сказал он, — я открою тебе всю правду: я люблю ее. Ты мужчина, и ты — человек с душой: ты знаешь так же хорошо, как я, что подлинная страсть не внимает ни законам, ни советам. Ты — не первый, от кого я слышу такой отзыв о ней. Такие вещи мне уже говорили, но я ничему этому не верю. Эта женщина меня покорила; когда она хочет — она так мила, прелестна, очаровательна…

Я это хорошо знаю, — вставил Арман.

Нет! воскликнул Тристан. — Я никак не могу поверить, что при таком обаянии, кротости, благочестии — ведь ты сам сказал, она раздает милостыню и соблюдает все церковные обряды… не могу, не хочу поверить, что эта искренность, эта доброта только видимость, что она — такая, какой ты ее изображаешь. Впрочем, это неважно, я искал предлога, чтобы отделаться от тебя и остаться одному; но сейчас я решил положиться на твое слово. Я заеду в Ренонваль, а ты отправляйся домой. Если матушка встревожится и спросит, почему я не вернулся с тобой, скажи ей, что мне не повезло на охоте или что лошадь у меня охромела — словом, все что тебе вздумается. Я сделаю коротенькии визит и скоро буду дома.

А если так, к чему это скрытничанье?

Потому что сама маркиза этого хочет, — жители здешних мест так болтливы, глупы и надоедливы, как население трех маленьких городков вместе взятых. Смотри же, не выдавай мою тайну! До вечера!

И не дожидаясь ответа, Тристан пустил лошадь вскачь.

Оставшись один, Арман, чтобы поскорее попасть домой, свернул на проселочную дорогу. Легко понять, что, следя глазами за быстро удалявшимся всадником, он испытывал и досаду и некоторый страх. Еще молодой годами, но рано вступивший в свет и благодаря этому уже приобретший жизненный опыт, Арман де Бревиль был и умен и рассудителен, хотя со стороны и мог показаться легкомысленным.