– А что мне говорить?
– Спросил Митя, - я, что, должен прощения просить у вас? За что? Что пошел погулять по Парижу? С разрешения! И заблудился? Спросил какую-то девчонку и она меня вывела? Что, за это убивать6 что ли? Ваш Г.Г. разве выслушает что-нибудь? Ему хоть что объясняй, - он все равно не поверит!
– очень искренне оправдывался Митя и молил Бога о том, чтобы вывезло - он внезапно понял, что не хочет, чтобы его путешествия закончились Парижем. Он уже заболел Европой и ему было невмоготу думать, что больше он никогда-никогда...

– Я не знаю, где ты там заплутал, но что недостойно вел себя - верю! Страну нашу позорил, Родину!
– Загремел вдруг Трофим, разозлясь, что объяснения зятя выглядели вполне достоверно.

Тут разозлился и Митя, это у него быстро получалось!

– Не вижу в в чем мое недостойное поведение! И чем я опозорил Родину?

– А я тебе говорю, - вел недостойно!
– Гремел Трофим.

– Что, я государственные тайны продавал?
– Закричал и Митя. Трофим вдруг затих и зловеще сообщил: за это тебя бы расстреяли. Шляться по ночам с иностранкой, - это, что, не позорить?

Родину, семью?.. У тебя жена и ребенок, паскудник! Постыдился бы!

– Вы, что?..
– спросил Митя тихо, - мне, что, нельзя даже спросить, как проехать?

– Помолчи! Вот сфотали бы тебя с этой девкой и спекся бы. Благодари Георгия Георгича! И чего ты на приеме песенки распевал? Пьян, что ли был в зюзю?

– А что? Нельзя петь?
– Спросил Митя насмешливо, - контрреволюция?

Трофим не стал бурно реагировать на последнее, иначе звезданул бы по скуле зятька, а твердо сказал: нельзя. Ты там уже не Митька, а представитель Советского Союза! И должен быть в рамках. Скромным, достойным, незаметным и незаменимым. Вот так. Я бы с тобой после такого вообще не стал бы разговаривать, но опять же, - благодари Георгия Георгича, - золотой он человек - похвалил тебя, оценил. Так что, Дмитрий, хочешь жить у нас, хочешь поехать заграницу, надолго, - думай. Хочешь валандаться здесь по Домжурам и спиваться, - пожалуйста, только без меня и Нэльки. Как хочешь и где хочешь. Я все сказал, а ты думай. И ничего Нэльке не говори - ей все знать незачем. А хочешь, так хоть сейчас в районку, в газету, пристрою, и комнату дадут... Как?
– это Трофим уже сказал в спину Митьке и злорадно.

Митя вышел из кабинета не злой и не возмущенный, а опустошенный.

Если такова жизнь дипломата низшего ранга, так что же его ждет? Сиденье в конторе? Пусть и парижской! Поездка домой на машине и поход с женой в ближайший кинотеатр? Или кино показывают в посольстве? И раз в неделю, скопом, по магазинам?.. Стоит ли такая жизнь "мессы"?.. Не лучше ли бросить эту семейку и действительно уехать в район и быть там свободным?

Он чуть не засмеялся вслух - свободным! И как это он будет "свободным"?

Нэли в гостиной не было, видимо, она укладывала Митеньку...

Он вдруг ощутил безысходную тоску и ненависть ко всем здешним домочадцам, даже к сыну. Сын все больше и больше походил на Трофима черные густые брови, взгляд светлых небольших глазок исподлобья, круглое лицо, толстоватый носик... Митя ужасно расстраивался, хотя сам Митенька был мальчиком нежным, рефлексивным и очень любил отца.

... Надо больше уделять ему внимания... Подумал Митя и вдруг

вспомнил о маме, о которой он ни разу не подумал в Париже и ничего для нее не купил. Она так звала его приехать домой хоть на неделю, но после смерти бабушки, Митя понимал, что ехать домой не хочет, и, наверное, скоро, - а может никогда?..
– и не поедет. Теперь он не писал письма, а звонил по телефону, заказывая три-пять минут... И вся та жизнь и тот город, и мама - отдалялись и отдалялись, будто переставали существовать.

Нэле Митя ничего не сказал, хотя она с тревогой и ожиданием смотрела на него, - она слышала крики, которые не предвещали ничего хорошего. Поскольку Митя молчал, не стала спрашивать и она,- у папы вызнает.

На следующее утро Митя решил сходить в издательство, к своим женщинам, возможно у них он обретет утерянную уверенность в себе и оптимизм. Он надеялся больше на Веру, но и Елена Николаевна волновала его, пожалуй, попрежнему.

В редакционной комнате было все, как прежде.

Ему казалось, что и здесь все изменилось, или же сам он взглянет на все другими глазами. Ничуть не бывало. В комнате ната, не я... Они устроились в гостиной, где стоял рояль, длинный журнальный столик и тахта.

Митя потихоньку разглядывал "своих" женщин. Вера опускала глаза, когда встречалась с ним взглядом, а Леля не смотрела на него, что его стало, - по мере повышения градусов, - злить.

Леля, которой невмоготу было здесь находиться, только и ждала удобного момента, когда можно сбежать. О том же думала и Вера, но она связывала свое бегство с Митей и ждала удобного момента, чтобы тихо его спросить: вы меня проводите (Митя хотел было перевести их отношения на более простые, - на "ты", Вера согласилась, но продолжала попрежнему "выкать" и ему пришлось подчиниться, и он вдруг нашел в этом свою прелесть...) ?
– И тогда уже уходить. Она даже уяснила, как это будет: они отвезут сначала Лельку (угрызений Вера не испытывала - ее охватило жгучее же

лание, - ни много, ни мало, - влюбить Митю в себя), а потом... Девушка она была самдостаточная и мнение о себе у нее о себе было высокое. И Лелька же намного старше Мити!

Сладилось все часа через два. Время двигалось к двум ночи, а Митя и в ус, как говорят, - не дул. Его усадили за рояль, он пел и играл, читал свои стихи под музыку, и какое-то время компания

была в восторге, но потом всем надоело внимать одному человеку, пиртные пары требовали своего и парочки разбрелись.