— О, путешествовать, должно быть, прекрасно.

— Меня это устраивает. Когда мне предложили учредить этот отдел, я организовал работу таким образом, чтобы иметь возможность много ездить.

— Да, я это понимаю. Побывать во всех этих местах, увидеть людей, познакомиться с их искусством, архитектурой. По-моему это изумительно!

— Вы правильно считаете.

— А вы? — спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Он пожал плечами.

— Мое пребывание обычно ограничивается той или иной приемной; один пятизвездочный отель сменяется другим. В конце концов все начинает казаться одинаковым. Но, — он перегнулся через стол, его черные глаза были серьезными, — может быть, когда-нибудь мы сможем поехать вместе.

Джейми, засмеявшись, отмахнулась.

— Я подожду с этим. Это наша первая встреча. Может быть, мы решим, что между нами нет ничего общего и нас ничто не привлекает друг в друге.

— Что касается меня, это исключено.

Он сказал это мягко, глядя ей в глаза, став на мгновенье каким-то незащищенным.

«Нет. Надо умерить пыл, умерить пыл…» Она хотела так сказать, но вместо этого, кивнув, произнесла:

— Спасибо. Итак… расскажите мне о себе еще что-нибудь.

Опять минутная заминка.

— Ну, мне тридцать шесть, я холост. Целый день на работе. Я люблю свою работу. Я люблю, кроме того, театр, балет, оперу и студенческий баскетбол. Я… — Он вдруг усмехнулся и, в присущей ему мальчишеской манере, которая совершенно обезоруживала ее, пожал плечами. — Просто не знаю, что еще вам сказать.

— Вы разведены? Разошлись?

— Нет. — Кажется, он не собирался продолжать, но она наклонилась к нему и, подняв брови, ждала. Тогда он добавил: — Я никогда не был женат.

Хотя ей страшно хотелось спросить, почему, она не решилась… пока. Вместо этого, справедливости ради, она решила ответить откровенностью на откровенность:

— Я тоже. Я… ну, мне кажется, я всегда была слишком занята. Я вам сказала, что я художница? В-общем, я всецело поглощена этим, и у меня не остается ни времени, ни сил на что-то еще. Иногда мне кажется, что я ем, сплю и пью, не прерывая рисования. — Говоря все это, она оперлась подбородком на руку, подавшись вперед. Джейми говорила как обычно, очень быстро, глядя ему прямо в глаза… и потеряла нить разговора. — Я… что я говорила? — спросила она и, прикрыв лицо ладонью, засмеялась. — Ой, это, наверное, вино. Простите.

— Все в порядке. Вы говорили мне о своем занятии рисованием. Над чем вы сейчас работаете?

Она запнулась и насупилась.

— Не будем больше о моем рисовании. Дайте мне только шанс — и вы умрете от скуки.

— Мне нисколько не скучно. Я с удовольствием вас слушаю. Мне нравится, когда о работе рассказывают с таким пылом.

— Чрезмерным. Вечно меня заносит!

Она виновато вздохнула, опустив голову и уставившись на скатерть.

— Неправда. Кто вам сказал такую чушь?

Джейми подняла глаза, пораженная. Если бы она не потеряла дар речи, она бы прошептала: «Мой отец. Всю жизнь отец говорил мне это». К счастью, к тому времени; как к ней вернулась способность говорить, она уже взяла себя в руки.

— Спасибо, — проговорила она. — Мне было приятно это услышать. — Она просияла. — Вы действительно приятный человек?

— Мне давали и более лестные характеристики, и менее. Вы должны сами это определить.

— Возможно, я это и сделаю, — с неожиданной бравадой сказала Джейми.

И тут вдруг улыбнулась ему. Ей было с ним хорошо. По-настоящему хорошо. Она чувствовала себя привлекательной и желанной, и неотразимой, благодаря тому, как он смотрел на нее, когда она говорила, и тому, с каким вниманием ее слушал. Об этом говорил взгляд его черных глаз, его интерес, его восхищение. От этого кружилась ее голова, это опьяняло, как крепкое вино.

Нечто подобное, по-видимому, испытывал и он, потому что на какое-то мгновенье его сдержанность исчезла, и перед ней предстал совсем иной Эдвард Рокфорд: раскованный, порывистый, пылкий, обуреваемый страстями.

На секунду их взгляды встретились. Они почувствовали, что между ними возникло что-то волнующее.

Но это было слишком рано, слишком пугающе.

Джейми нервно засмеялась и поискала глазами официанта, метрдотеля, хоть кого-нибудь!

— Смертельно хочу еще этого вкуснейшего хлеба! — поспешно произнесла она. — Ммм… чудесные хрустящие французские булочки и настоящее масло. Иногда мне кажется, что я могла бы питаться только этим. И сыром! Конечно, я знаю, что это не очень полезно, я имею в виду сыр и масло, но зато как вкусно! Во имя такого наслаждения можно и пострадать. Вам не кажется?