Так думали мы, прочитав Паустовского. И мы действительно почувствовали зависть к людям, ездящим на тормозных площадках товарняков. Это не была аморфная, бездеятельная зависть. Это была зависть, требующая решительных шагов.

Первый шаг

Проезд в товарных поездах разрешен проводникам грузов, кондукторам и охране. Посторонним же строго воспрещен. Посторонние несут ответственность по надлежащей статье. Это мы знали.

Тяжелая дверь в министерстве. Табличка: «Главный инженер грузового управления». Приемная залита солнцем. Кабинет пуст. Все на совещании.

— Ну вот, начинается! — шепчет Фарид.

Ждем десять, пятнадцать минут. В приемную входит высокий человек. За ним трое с папками и портфелями. Потом еще трое. И еще. С папками и с портфелями.

— Не пробьемся, — говорит Фарид.

Ждем еще несколько минут.

— Мы с тобой как прожектеры, — говорю я Фариду.

— Или как чудаки, — отвечает он.

— Этим, с портфелями, небось не до чудаков.

Это я начинаю готовить пути для отступления.

— Молодые люди, пожалуйста!

Это секретарша.

В кабинете говор. Речь идет о каких-то срочных грузах. Очень неловко перебивать людей, занятых срочными грузами. Главный инженер поднимает на нас глаза.

Начинать мне. Так было условлено. Я говорю. Сначала сбивчиво и неуверенно, потом смелей. Главный инженер смотрит на нас. Один из тех, с портфелем, замечает:

— А стоящее дело, Константин Николаевич! Надо помочь ребятам. Пускай познакомятся с дорогой.

И вот мы стоим у большой, во всю стену, карты и, перебивая друг друга, говорим о маршруте.

Нам рассказывают. Нам, не жалея времени, дают советы. Что взять в дорогу. Нужен ли термос. Пригодятся ли ватники.

Разговор длится долго.

Потом мы прощаемся. И все нам желают доброго пути.

— Тут нет чиновников, — убежденно говорит Фарид. — Это просто очень хорошие люди.

Мы получаем удостоверение. То самое удостоверение, которое через несколько дней на станции Сарапул я показываю человеку с карабином.

Но между Москвой и Сарапулом мы переживаем еще немало волнующих минут.

Да здравствуют тормозные площадки и капитанские мостики!

Люберцы. Завод имени Ухтомского. Высокая платформа под навесом. Серый косой дождь. Ленивые капли падают с навеса на черную маслянистую землю. Мы с Фаридом и железнодорожник, немолодой человек в синем комбинезоне, идем по платформе. Железнодорожник перебирает накладные.

— Этот вагон до Целинограда. С нашей продукцией.

— С какой?

— Косилки и запчасти.

Я смотрю на вагон. Вагон как вагон. ак у каждого вагона, у него есть паспорт. В нем указаны место и год рождения, место прописки и все остальное. «Вагон № 1-411-780. 60 тонн. Целиноград».

Очень солидный вагон. Его ждут на целине. Он нам подходит.

Вагон возил все. Цемент для новых строек, ящики с таинственной надписью «Не кантовать», тяжелые болванки краматорского завода, контейнеры с чехословацкими пиджаками... Он многое видел, этот вагон.

— Мы будем жить на тормозной площадке? — спрашивает Фарид.

— Езжайте в вагоне, — говорит железнодорожник. — Мы вам отгородим угол. Захотите — на площадку выйдете. А здесь будете спать, обедать. Дорога длинная. А сейчас он пойдет на погрузку.

Вечером мы ждем свой вагон у заводских ворот.

Мимо нас бегут поезда. Товарные и пассажирские. Мелькают зеленые вагоны с чистыми занавесками, проносятся платформы с черными горками угля, ревут электровозы, гудит контактная сеть, и оседает под шпалами гравий.

И все это на восток.

И все это на запад.

Над старым маневровым паровозом взлетает облачко пара. Свисток. Паровоз, пыхтя, выкатывает из ворот вагоны. Их около десятка. Мы идем, спотыкаясь о шпалы, — ищем. И находим свой «1-411-780. 60 тонн. Целиноград». Его замок не запломбирован.На обветренном боку вагона надпись «Проводник».

— Это мы, — говорю я и отодвигаю тяжелую дверь.

Итак, это наш дом. От Москвы до Целинограда. От березовых рощ до бескрайных степей.

Первая забота новосела — благоустройство. Площадь явно не по моссоветовским нормам. Наш угол — три шага в длину и три поперек. Девять «квадратных шагов». Поблескивают свежевыкрашенные косилки. Запасные детали пахнут металлом, стружкой и маслом. С трудом перетаскиваем два тяжелых ящика. Получается стол. Еще один ящик — скамья.

Фарид тяжелой чушкой заколачивает гвоздь, вешает фонарь. Голубой луч освещает стол. Комфорт!