Вечером, когда все собрались в избе, все еще находясь под впечатлением увиденного, я спросил у Новикова, а так ли уж необходимо было заповедник из четырех участков создавать? Нельзя ли было создать один большой заповедник, как, к примеру, сделали на Таймыре?

— Проектирование заповедников — дело очень сложное,— отвечал Александр Сергеевич, немного подумав.— Особенно в такой области, как наша, Магаданская. Знаете, наверно, что в недрах ее сосредоточены едва ли не все элементы таблицы Менделеева, а геологи и сейчас, что ни год, продолжают открывать новые месторождения. И не возьмись за проектирование заповедника Алексей Петрович Васьковский, думается, ученые и по сей день думали, где и каким ему быть.

О Васьковском мне уже приходилось слышать. Это был удивительный человек. В бухту Нагаева он прибыл в 1931 году. Долгие годы проработал в геологической службе Дальстроя, открыв немало месторождений и написав множество научных статей, касающихся изучения природы этого края. Широта его интересов поражала. Помимо родной геологии, он занимался палеонтологией, палеографией, орнитологией, ландшафтоведением, этнографией и многим другим. Коллеги называли его «ходячей энциклопедией», казалось, не было вопроса, на который он не мог дать ответ.

За работу в Дальстрое Алексей Петрович Васьковский был награжден орденами Ленина, Красной Звезды, «Знак Почета». А когда в Магадане был создан Институт биологических проблем Севера, он пришел туда, чтобы возглавить новую лабораторию ландшафтоведения и охраны природы. Да и кому, кроме него, было возглавить ее. Двадцать различных карт Магаданской области было подготовлено им для печати, край этот он знал досконально. Узнав теперь, что именно ему принадлежит идея заповедника и разработка его научных основ, я с интересом стал слушать дальнейшие объяснения.

— Заповедник не мал,— говорит Александр Сергеевич,— почти миллион гектаров занимает его территория. По современным научным стандартам это как раз то, что требуется. Он разделен на четыре участка, но, взгляните на карту, все они сосредоточены на юге Магаданской области. Заповеданы, помимо полустрова Кони, междуречье Челомджи и Кавы, участок пойменных лесов Колымы под Сеймчаном, прибрежная долина реки Ямы и Ямские острова. Оказался под охраной весь комплекс природы, тяготеющей к побережью Охотского моря.

На Чукотке,— продолжал Новиков,— уже действует заповедник «Остров Врангеля». Там охраняются лежбища моржей, берлоги белых медведей, гнездовья белых гусей — вся природа, тяготеющая к Северному Ледовитому океану. А в нашем заповеднике «Магаданский» взяты под защиту тундровые и таежные ландшафты, реликтовые сибирские ели, снежные бараны, различные птицы, нерестилища лососевых рыб, тюлени, сивучи, подводные биоценозы... И получается, таким образом, что эти два заповедника помогают нам сохранить всю природу огромной территории нашего северо-востока!

Мне не было известно, по долгу ли службы или по зову сердца брался за дело по проектированию заповедника «Магаданский» Алексей Петрович Васьковский, но в этот момент я понял, что к делу сохранения природы он относился с большой любовью...

Утром мы отправились в обратный путь. Было тихо, и лесники решили переправить нас в Олу на быстроходном «прогрессе». Александр Кармазиненко запустил подвесной мотор, катер рванулся с места, и берега полуострова Кони стали стремительно уходить назад. Вскоре уменьшились до точек фигурки провожавших нас лесников, но еще долго был виден светлый квадрат крыши их кордона. Кордона, с которого началось сохранение территорий заповедника «Магаданский».

Магадан — Москва

В. Орлов

Окончание. Начало в № 1, 2.

Глава 11

Вокруг котлована на сотни километров простиралась бурая пустыня, утыканная пересохшими пучками комочкообразных кустов. Весь этот далекий, чужой мир лежал под розовато-голубым навесом неба почти без движения, не проявляя никаких признаков жизни. И все же он жил. Жил напряженным ожиданием того, что должно было случиться. И тут в прозрачной безоблачной пустоте метнулась, взорвалась белая молния, словно хлопнула крыльями гигантская птица. Еще, еще разрывы. Лавина молний вонзилась в пустыню. И та в ответ стихии как будто блаженно зашевелилась. Начался сезон пробуждения.

Сколько раз, готовясь к командировке, видел изображение планеты в видеозаписи и мысленно рисовал ее по отчетам экспедиций. И даже вчера, когда я вглядывался и обзорные экраны форстанции, все же никак не мог взять в толк, почему эту планету нарекли столь неприятным именем. Причем, я выяснял специально, планету единодушно окрестили Мегерой в Академии астрономии сразу после просмотра записи первого автономного телеблока, опущенного на поверхность планеты. Но уже после выхода из форстанции я с лихвой получил всю недостающую гамму ощущений.