– Ну а вот этого я, пожалуй, могу вам и не говорить. – Художница неожиданно для самой себя успокоилась. Теперь ей стало ясно, что собеседник интересуется ее особой куда сильнее, чем пытается показать. До сих пор его отношение было ей непонятно и потому внушало тревогу.

– А почему бы и не сказать, ведь Воронов умер? – Петр ничуть не смутился. Пуская к потолку дым, он щурился и с неослабевающим любопытством рассматривал женщину. – Что за тайны? Я хорошо его знал. Занятный был тип, всегда всех поучал. Как нарвешься на него, так советов не оберешься. Как жить, что делать, чем заняться. Вроде не старый, а демагог несусветный. Мать его недолюбливала. Мне вот и странно слышать, что он перед смертью кого-то послал к ней. Зачем?

– А если узнаете, успокоитесь?

– Я спокоен. – Будто в доказательство своих слов мужчина потушил сигарету и положил на стол руки ладонями вверх. – Видите, я абсолютно открыт и спокоен. Это вы что-то темните.

– Я не понимаю, почему должна передавать вам то, что касается только двух людей, вашей мамы и Воронова.

– Понятно. Интересно, – сцепив руки в замок, мужчина в упор смотрел на собеседницу. – А особенно интересно то, что мама почему-то думает, будто Эрдель умер. Причем думает она так потому, что вы к ней вчера приходили. Якобы у мамы с «псевдопокойным» был какой-то уговор… Ну, у них вечно какие-то уговоры, в глубочайшей тайне. Валера весь вечер ее убеждал, что Эрдель жив, но она не поверила. А позвонить ему не получилось, трубку берет его жена. Почему-то забрала у него мобильник, когда отвезла в больницу. Ну а жене мама не поверила бы. В больницу тоже звонить бессмысленно, если его самого к телефону не позовут. Уж если мать что себе вбила в голову, ее не переубедить. А в том, что Эрдель умер, ее убедило именно ваше появление! Вот я и интересуюсь… Ведь Воронов тоже помер, так сказать… Вы, получается, этакий вестник смерти?

– Вы все знаете лучше меня, – сдержанно ответила Александра. – Мне известно куда меньше.

– Но при этом именно вы посредник между этими двоими и мамой, а не я! – возразил Петр.

– Хорош посредник, который даже не знает своей роли! – возмущенно воскликнула женщина. – В чем же заключается это посредничество?!

– Ну, это вы уж перегибаете палку! – Петр скривил губы, его ноздри дрогнули, выгнулись и застыли – тоже в точности как у Гаева. – Вы за идиота меня считаете, что ли? Не хотите говорить, не надо. Зачем же так нагло врать? Или вас Валера предупредил, что я умственно отсталый? Я не тупее его!

– Бросьте, – перебила женщина, уже захваченная пикировкой. – Я ничего не скрываю. Это у вас тут сплошные тайны. Например, кто приходил к вашей маме и сообщил ей, что Эрдель попал в больницу? Это ведь было при вас?

– А вам какая разница?

Дав этот краткий грубый ответ, мужчина встал и открыл форточку. В кухню полился утренний ледяной воздух. Из переулка слышалось глухое шарканье лопаты, дворник вышел чистить снег. Передернув плечами, Петр, на удивление миролюбиво, добавил:

– Да и вообще, какая разница, правда?

Казалось, его настроение мгновенно сменилось с назойливо-агрессивного на дружелюбное. Он вдруг засмеялся:

– Вот что, давайте меняться, ваш секрет – на мой! Я вам опишу того человека, а вы скажете, что должны были передать матери от Воронова?

– Идет.

– Вы первая! – предупредил он.

– Хорошо, скажу чистую правду. Не хочу больше вас обманывать, – помедлив секунду, ответила Александра. – Воронов меня вообще сюда не посылал. Это я придумала для того, чтобы иметь какой-то предлог напроситься в гости.

Петр молчал, скрестив руки на груди, глядя в пол возле своих ног, будто пытался отыскать взглядом мелкий оброненный предмет. Потом пожал плечами и, повернувшись, закрыл форточку. Вовремя – кухня выстудилась, художница уже прятала озябшие пальцы в растянутые рукава свитера. Впрочем, познабливало ее больше от волнения.

– Ну, откровенность за откровенность, – проговорил наконец мужчина. – Я не разглядел того человека.

– Вы считаете, я вам сейчас вру?!

Александра поднялась со стула. Ее обдала жаркая волна стыда и негодования. Стыдилась она своей прямоты, а негодовала, опять же, на себя. «Можно было соврать какую-нибудь ерунду, и он бы поверил, проверить-то нельзя! Что я наделала!»

– Нет, зачем же врете? – возразил Петр. Он говорил совершенно спокойно, без тени злобы. – Вы просто не хотите со мной откровенничать. Я вас могу понять. Вы меня впервые видите. Ну и я вас тоже, соответственно. Давайте на том и закончим.

Женщина подошла к нему почти вплотную и заговорила со всей доступной ей силой убеждения:

– Я не соврала, поймите, мне куда выгоднее было соврать! Но я сказала правду. Сами подумайте, ведь вы съели бы любую ложь! Я бы сказала, что Воронов послал меня сюда предложить для обмена какую-то картину, и этого было бы достаточно!

– А что ж не сказали? – со спокойной насмешливостью осведомился мужчина.

Замявшись, Александра развела руками:

– Да, сделала глупость. Но я не люблю врать. Потом чувствую себя оплеванной.

– Вы себя считаете порядочным человеком, да? – Петр снова заулыбался, но на этот раз в его улыбке появилось нечто сочувственное. Он смотрел на женщину куда дружелюбнее. – Приятное ощущение, конечно. А мне вот часто привирать приходится. Не врать, а именно привирать. Не обманешь, не продашь. Я маклер. Ну что, придется поверить, раз вы такая честная. А вам очень нужно знать, как выглядела женщина, которая приходила к матери?