– Хорошо. – Она все еще старалась держаться внешне хладнокровно, хотя ее волнение выдавали и слегка срывающийся голос, и, как она сама чувствовала, искаженное лицо. – Чем я могу быть вам сейчас полезна? Мне лучше уйти.

Петр, словно не услышав, заложил руки в карманы куртки и подчеркнуто неторопливо прошелся по комнате. Не дойдя до Александры двух шагов, остановился:

– Вы удивительная женщина. Вы все время врете и при этом считаете, что я обязан вам верить. Я понимаю еще, когда так поступают недалекие молоденькие дамочки, у которых ветер в голове, которые мужчин считают озабоченными идиотами. Мол, им сам Бог велел врать. Но вы-то не такая. Вы умная. Вас даже Валера зауважал отчего-то.

– Вы ошибаетесь. – Александра тоскливо отвела взгляд. Ей было не страшно, скорее, тягостно оставаться в чужой квартире, в запертой комнате с незнакомым и неприятным человеком. В то, что он способен причинить ей зло, она не верила. Зато остро ощущала исходившую от Петра неприязнь, ощущала, как удушливую, темную волну, то и дело захлестывающую ее, поднимавшуюся все выше.

Мужчина резко, фальшиво хохотнул:

– Ну да, я ошибаюсь. И все же вы пришли к нам, когда умер Эрдель. Зачем? Скажете, это совпадение, я опять ошибся? Вошли в нашу квартиру…

– Дверь была открыта, – поспешила перебить Александра.

– Вошли в квартиру, влезли в чужую комнату…

– Валерий оставил мне ключ! И он обещал, что больше сюда никто не войдет, что ключ всего один! Это его комната, он имел право!

Но ее горячие возражения не произвели впечатления на Петра. Мужчина презрительно пожал плечами:

– Какие у него могут быть исключительные права, не понимаю, ведь квартира наша с ним пополам. Мать ее отписала нам по дарственной. А где и чья комната, в документе не указано. Так что половина этой комнаты тоже моя. Выбирайте любую.

– Я ваших дел не знаю. – Александра судорожно глотнула воздух. От волнения у нее кружилась голова. – Я только хочу забрать свои вещи и уйти.

– Да что тут ваше? – Голос мужчины внезапно повысился и едва не сорвался на истерический визг. – Это барахло, что ли?

Он указал на брезентовую сумку, стоявшую в углу, куда ее и поставила женщина. Картонная папка-портфель, где лежал тщательно упакованный Тьеполо, стояла рядом.

Александра, взглянув на нее, сразу обратила внимание, что пряжка отстегнута. У нее перевернулось сердце.

– Да, это мои вещи, и кто-то их трогал! – воскликнула она. – И я даже не буду спрашивать, кто, второй ключ-то оказался у вас! Мало того, вы картину переставили, со стула на стол, да еще положили прямо на солнце. Она могла погибнуть!

– Небольшая потеря! – фыркнул Петр.

– Для вас-то, очевидно, не великая! А я бы всю жизнь потом работала, чтобы оплатить владельцу убыток!

– Этой картине цена не такова, чтобы всю жизнь из-за нее горбатиться!

Продолжая издевательски улыбаться, Петр подошел к столу и бесцеремонно взял картину. Александра потянулась, чтобы воспрепятствовать, но мужчина уже завладел этюдом Болдини. Держал он его так небрежно, словно у него в руках оказался рыночный натюрморт массового производства.

– Осторожно! – вырвалось у художницы.

– Осторожность требовалась, когда этой старой крашеной тряпке придавали благородный вид, – заявил мужчина, не глядя на Александру, продолжая созерцать полотно, поднесенное к свету. Его губы кривились и подрагивали, на них то и дело мелькала издевательская улыбка. – Но осторожности никто не проявил. Результат? Двое умерли. Что будет с матерью, еще неизвестно, но сегодня она была нехороша.

– Крашеная тряпка? – с трудом выговорила Александра. – О чем вы? Вы имеете представление о том, чья это картина?!

– Это не картина. Это дрянь.

Петр небрежно положил полотно на стол и повернулся к женщине. Его глаза, пугающе узнаваемые голубые глаза Гаева, искрились от злого, еле сдерживаемого веселья, которое испугало Александру больше, чем прямая угроза. Она невольно отступила на шаг. Мужчина улыбнулся открыто:

– Вы очень, очень ошибаетесь, если считаете эту пакость картиной, – продолжал он, поворачиваясь к стоящему на полу портфелю и бесцеремонно извлекая оттуда второе полотно, в небрежно намотанной мешковине. – И эту гниль – тоже.

– Что же это тогда, по-вашему? – слабым голосом спросила Александра. У нее было ощущение, что она оказалась в дурном сне, который развивается по законам кошмара, заставляя снящихся ей людей делать и говорить совсем не то, чего от них можно было бы ожидать. – Это полотна великих мастеров, Джованни Болдини и Доменико Тьеполо. Вы, простите, художник? Искусствовед? Коллекционер? Торговец антиквариатом?

– Я маклер, – холодно ответил мужчина, рывком освобождая картину Тьеполо от обертки и кладя ее на стол рядом с этюдом Болдини. – По бедности, берусь за все, что подвернется, не брезгую самой малостью. При случае, могу продать и картину. Но вот только не эту дрянь! Эту – нет!