— А ты хочешь, чтобы получилось? — вновь напрямую спросил Андрей, пронзая ее острым взглядом.

И вновь она смущенно отвела глаза.

— Да, я хотела бы, — призналась она, не смея солгать ему в этом. — Но сейчас сложно устроиться. Я потеряла много лет, да и практики у меня не было. Сейчас это, наверное, уже нереально.

Она грустно вздохнула, и Андрей тронул ее за руку, нежно и легко касаясь шелка кожи, провел по нее большим пальцем, словно успокаивая, а потом проговорил, ласково глядя на нее:

— Не бывает ничего нереального, — уверенно, твердо, со знанием дела.

Она доверчиво заглянула ему в глаза, неуверенно улыбнулась.

— Ты так думаешь?

— Конечно, — с неохотой отпустил ее руку, вздохнул. — Я подумаю, как тебе помочь. И если ты хочешь работать, то ты будешь работать.

Карие глаза засияли сотнями, тысячами, миллионами звезд. Счастливая улыбка расплылась на лице.

— Серьезно? — проговорила она изумленно. — Ты, правда, можешь?

— Если ты хочешь…

— Я очень хочу! — уверила она его, схватив за руку.

— Тогда, — он посмотрел на застывшую на своем локте маленькую ладошку и накрыл ее своей рукой, заглянул в доверчивые темно-карие глаза, горящие надеждой и верой, — я постараюсь тебе помочь. Обещаю.

Лена сжала его руку, улыбнулась, расцвела, воскресла, воспылала.

А Андрей не отводил от нее глаз, зачарованно глядя на дорогое сердцу и душе лицо.

Лицо, которое даже десять лет не смогли вычеркнуть из его памяти.

— Ты сегодня очень красивая, — произнес он тихо, почти шепотом, одними губами, боясь нарушить атмосферу тепла, уюта, проникновенности и нежности.

Лена выдохнула, приоткрыв губы, и в смущении опустила взгляд.

— Спасибо.

Андрей пожал плечами и поджал губы.

Не его женщина. Не его. Смириться бы, а он не мог.

Странная штука — жизнь, творит, что хочет, сталкивая людей на одной дороге, а потом раскидывая их по перекресткам. Вынуждая страдать, любить, ненавидеть, испытывать нежность… И оставаться на разных ниточках мироздания, бессильных перешагнуть ту невидимую грань, что начертила судьба.

— Я вам не помешал?…

Грозное, предупреждающее, почти злобное. Произнесенное сквозь зубы, на выдохе, жестко.

Сомнений не было, просто не могло быть.

Максим Колесников, собственной персоной.

Андрей понял бы это и по тому, как встрепенулась, вздрогнула, напряглась Лена, мгновенно отдернув свою ладонь от его руки и отойдя от него на несколько шагов назад.

Подняла на подошедшего взгляд, полный… чего-то странного, смешанного, непонятного.

Стиснула бокал в руке, сглотнула.

Такие мелочи, почти незаметные, едва уловимые, но такие отчетливые для Андрея.

Он устремил взгляд на подошедшего к ним мужчину.

Высокий, статный, волевой, жесткий, принципиальный…

А в глазах пылает синий огонь, вырисовывая черные блики искорками негодования и предупреждения.

«Она моя. И я ее никому не отдам!»

И Андрей понял, что с таким соперником бороться бесполезно. Проигравшим неминуемо станет он сам.

Пасмурное утро, противное.

Свинцовые серые тучи сгустились над городом, укрывая его, словно саваном, и не пропуская тусклый солнечный свет, стремящийся озолотить верхушки старых елей, сосен и дубов своим сиянием. Накрапывал мелкий моросящий дождь, колкий и гадкий, острыми иголочками бьющий в лицо и скользкими влажными струйками стекающий по бледной коже, вызывая дрожь во всем теле.

Лена вздрогнула, почувствовав охвативший ее озноб, но, словно не обратив на него внимания и плотнее закутавшись в пальто, склонилась над могилой и опустила голову вниз.

Холодный северный ветер развевал выбивавшиеся из-под берета светлые волосы, и они лезли в глаза, в которых застыли слезы. Смахивая слезы замерзшими пальцами, не облаченными в перчатки, девушка закрыла глаза и глубоко вздохнула затхлый запах кладбища, перемешанный с запахом хвои и земли.

Здесь всегда становилось легче, несмотря на то, что слезы всегда против воли стекали по щекам. Сердце билось спокойнее и глуше, дышать было легче и глубже, какое-то блаженное умиротворение и спокойствие окутывали своим теплом, словно щупальцами, и руки не дрожали так сильно.