Итак, между 1891 и 1896 годами Антокольский создал серебряное настольное украшение с фигурой Петра I. Известно, что в 1896 году отмечался двухсотлетний юбилей русского флота, созданного Петром I. И есть все основания утверждать, что серебряная каравелла с Петром I на капитанском мостике — неизвестная ранее работа выдающегося русского скульптора М. Антокольского — и посвящалась этому событию.

Серебряные сады Григория Новгородца

Луч света тонко очерчивает на серебряных стенах сосуда диковинные листья, причудливые цветы, распустившиеся в хитросплетении сказочных растений, среди которых глаз улавливает очертания зайцев, собак, птиц, заботливо вьющих свои гнезда; внизу, в тихой и чистой воде, дремлют тяжелые рыбы — средневековый символ мира и спокойствия... Им нет предела, этим зарослям, и кажется, что этот сосуд виделся мастеру неким подобием Земли, которую он украсил бесконечным цветущим садом.

На сосуде нигде нет подписи мастера, прошло уже около трехсот лет с тех пор, как вырос этот серебряный лес, и все же удалось узнать имя человека, взрастившего его.

Далеко за пределами Руси славились в XVI—XVII веках новгородские серебряных дел мастера — серебряники, создавшие свою школу резьбы и чеканки по серебру и золоту. Украшенные ими стаканы и чаши, кубки и ковши поражали современников узорами, в которых символика христианства переплеталась с отзвуками полузабытых языческих представлений предков, ибо традиции серебряного дела в Новгороде были не моложе самого города: многочисленные инструменты серебряников, ювелирные изделия и заготовки были обнаружены археологами даже в слоях X века. О размахе же ювелирного дела в Новгороде свидетельствуют бесстрастные записи в писцовых и лавочных книгах: в конце XVI века, например, здесь работало 93 серебряника, не считая крестечников, сережечников, колечников...

Сейчас изделия новгородских мастеров разбросаны по многим музеям страны, зачастую они безымянны — летописи почти не сохранили имен ювелиров, резчиков, чеканщиков. И только изредка среди записей — сколько какого серебра отпущено тем или иным монастырским владыкой на изготовление сосуда — мелькнет имя мастера.

В нашем музее, Государственной Оружейной палате, Русском музее Ленинграда хранятся шесть серебряных сосудов: четыре больших стакана, ковш и кружка, покрытые затейливым, изощренной фантазии узором. Исследование узоров позволило сделать вывод, что все они сделаны рукой одного и того же мастера-новгородца. Но кто этот мастер, было неизвестно.

Ключом к разгадке явились как бы продолжающие орнамент две надписи, сделанные на стаканах. На стакане, хранящемся в Оружейной палате, выгравировано: «Стокань великого гсдна преосвященного Питирима митрополита великого Новгорода и Великих Лук зделанъ ис казенного серебра». Надпись на другом стакане гласит, что он принадлежит «святейшему Питириму патриарху Московскому и Всея Руси» и изготовлен 1 сентября 1672 года.

Известно, что Питирим был новгородским митрополитом с 1644 по 1672 год, а затем был избран патриархом всероссийским и переехал в Москву. Значит, работа новгородского серебряника, украсившего первый стакан, так понравилась Питириму, что, даже став одним из могущественнейших людей Руси, уже будучи в Москве, где были свои придворные ювелиры, он не забыл мастера с волховского подворья. И тогда появилась надежда, что имя столь знаменитого мастера может где-нибудь проскользнуть в писцовых книгах.

После длительных поисков в архивах удалось найти запись о том, что к 1 января 1672 и 1 января 1673 года по заказу патриарха московского изготовлено два стакана «по образцу против прежнего», который «новгородец Григорий серебряник... прислал зделав преж сего в келью патриарха».

Может быть, это упоминание относится к каким-то другим стаканам? Но дотошные писцы, кроме имени мастера, указали: «а в деле в тех двух стаканах вес 4 фунта 62 золотника». Вес исследуемых стаканов совпадал с древней записью.

Итак, мы узнали не только имя мастера, но и смогли проследить, как от года к году, не изменяя выработанному стилю, мастер Григорий усложнял свои узоры, вводил в свои сюжеты новые образы, свидетельствующие о его обширных познаниях как «книжной мудрости» и европейской графики, так и народного искусства русского севера.

А дальнейшие архивные поиски позволили установить, что молва об искусстве новгородского мастера разнеслась далеко за пределами Новгорода. И не только митрополит Питирим, покинув Новгород, увез с собой память об этом серебрянике, но и в Пскове, где были свои знаменитые резчики и чеканщики, заказывали ему драгоценные сосуды и церковную утварь. Сохранились записи, датированные 1674 годом, о том, что из Псково-Печерского монастыря «в Великий Новгород серебрянику Григорию Иванову делать ковши новые в монастырь». По аналогичным записям, сохранившимся в архивах, можно судить, что подобные заказы Григорию посылались неоднократно.

Но казалось странным, что Григорий, работавший по заказу московского патриарха, не покидал Новгорода. Почему Питирим, переехав в Москву, не вызвал туда и полюбившегося ему мастера? Ведь так обычно поступали со всеми ювелирами, изделия которых нравились царю или патриарху, нередко насильно, против воли отрывали их от родного насиженного места, присылали за ними подводы и переселяли в столицу, где они работали в художественных мастерских Московского Кремля...

И этому нашлось объяснение в архивах. В переписных книгах Новгородского «на Софийской на Торговой стороне посада» от 1677—1678 годов указан двор на «Славкове улице», в котором живет посадский человек Григорий Иванов, серебряник, с семьей, и сделана лаконичная, но о многом говорящая приписка: «Он — Григорей безногий».