История с Чумаковым началась так. Сижу я как-то на лавочке близ казармы, курю себе потихонечку, никого не трогаю и вдруг…

Что такое? Никак, Савельев! Валера!

На гражданке он слыл ходоком по бабью и, очевидно, для того чтобы поддержать нелегкое свое реноме, а может, просто чтобы не терять практики, поступил в мединститут, на отделение гинекологии. В той прошлой жизни он выглядел пижоном и кличку носил фартовую — Красавчик. Однако то, что я увидел, обладая даже очень сильным воображением, никак нельзя было назвать красавчиком. Передо мной полулежало, полустояло жалкое, забитое создание.

— Савельев, ты, что ли? — не поверил я.

Он кивнул, осмотрел себя с ног до головы, и, дав мне вдоволь насладиться увиденным, укоризненно произнес:

— Видишь, какой я стал? — как будто его призвали в войска исключительно по моей личной инициативе.

— Но ты же учился в институте?.. — удивился я. — У вас же военная кафедра!

— Какая кафедра, о чем ты говоришь? За аморалку загребли, — махнул рукой Валера.

Честно говоря, глядя на Савельева, трудно было представить себе женщину, добровольно согласившуюся разделить с ним ложе. Даже обладая очень сильным воображением.

— Я себе пальцы отрублю, — вдруг занудил он, — топор я уже приготовил, да вот решиться пока не могу. Все равно отрублю. Или повешусь.

Савельевская дилемма — отрубить паль-цы или повеситься — вовсе не вдохновляла. К тому же я почувствовал прилив человеколюбия, и мне захотелось ему помочь.

— Валера, — осторожно спросил я, — ты ведь играешь на гитаре?

— Ну, что значит играю, — скорбел Валера, — так, бздынь-бздынь. Три аккорда — и капут.

— Не важно. Но бздынь-бздынь могешь?

— Бздынь-бздынь могу, — все еще не догадываясь, куда я клоню, сказал Валера.

— А если надо будет, сможешь гитару привезти?

— Ну дык, — ответил Савельев.

Я посмотрел на часы. Чумаков еще в оркестре. Но может уйти.

— Ладно, — сказал я, вставая, — завтра здесь же в это время, усек?

— А как же с пальцами? — снова занудил Валера. — Топор-то уже заготовлен. Или повременить пока?

Но я уже был относительно далеко и решил не отвечать.

Чумакова я нашел в оркестровом классе. Он сидел у фортепьяно и страстно набрасывал ноты сочиняемого им марша. На стене напротив висел портрет Буденного, восседающего на лошади, и, когда у капитана возникала творческая заминка, он обращался взглядом к портрету, видимо черпая свое вдохновение из огромных маршальских усов, а может, и из лошадиной морды. Потрясенный величественной картиной созидания, я несколько минут почтительно молчал, а потом благоговейно, чтобы не нарушить торжественности тишины, спросил:

— Товарищ капитан, а Шаров когда увольняется в запас?

— Через неделю, — ответил капитан, несколько недовольный тем, что я оторвал его от музы. — А в чем дело, ебть?

— Да вот случайно знакомого встретил. Он на гражданке на танцах играл.

— А на чем играл?

— Ну, я же говорю — на танцах!

— Да я понимаю, что на танцах. А на чем конкретно играл, ебть?

— А-а! Вот на гитаре как раз и играл.

— На гитаре, говоришь? — заинтересовался мой начальничек. — Это хорошо, что на гитаре. Гитаристы нам очень нужны, их хронически не хватает. Тем более, что и Шаров уходит, ебть.

— Ну так и я про то же, товарищ капитан, — подтвердил я. — Шарова-то не будет скоро. А гитаристы, сами говорите, нужны.

— А где он служит, твой корешок? — спросил Чумаков.

— В танковом батальоне.

Через неделю Савельев появился в оркестре.

— Так! — сказал капитан, — прощупывая Савельева глазами. — Так-так-так! Ну, давай, рядовой, сыграй.

— На чем? — тупо спросил Валера, помаргивая глазками.

— Как на чем? — удивился Чумаков. — Ты же у нас гитарист, ебть.

— Гитарист, гитарист, — горячо подтвердил я, так как Валера, оказавшись в непривычной для себя обстановке, временно лишился дара речи.

Убедившись, что от Савельева он ничего не добьется, капитан стал обращаться к нему через меня.

— Скажи ему, чтобы он сыграл, — попросил он.

— Товарищ капитан просют сыграть, — проорал я упорно продолжающему молчать Савельеву.

Тот в ответ засопел. Прошло минуты две.

— Ну, и чего он молчит? — нахмурился Чумаков. — Он что, немой, ебть?

— Он молчит, потому что у него гитары нету, — объяснил я, — когда призывали, не додумался взять ее с собой. Решил, наверное, зачем ему в танке гита-ра?

— А как же я его прослушаю без гитары, ебть? — задал вполне разумный во-прос Чумаков.

Очевидно, в это мгновение идиот из него вышел. Но тут же вернулся обратно.

— Без гитары, конечно, как же прослушаешь? — согласился я. — Без гитары никак не прослушаешь.

Савельев перестал моргать и, уставившись в потолок, бессмысленно ухмыльнулся.

Капитан начал нервничать.

— Ну что, Савельев, так и будем через переводчика общаться? — раздраженно спросил он.

— Зачем через переводчика? — неожиданно оживился Савельев. — Я и сам могу.