В общем, все мы находились в патовой ситуации. Колдун не может действовать, пока у моего горло кинжал. Тетка тоже не может меня прирезать, потому что я — её живой щит. Не станет меня, и за её жизнь никто не даст и медной монетки. Я же так вообще могу только мысленно возмущаться. Хотя…

— Думаю, Ваше Величество, что ничего, — дипломатично отозвалась я. Никогда нельзя сомневаться в силе или героизме мужчины. Чревато, знаете ли. — Но один мой недавний знакомый, Ральф, обещал отдать мне долг жизни…

Тонкие ноздри Короля-Колдуна дернулись, и по его глазам я увидела, что каким-то непостижимым образом он все понял. Вот только противница моя столь тонким складом душевной организации явно не обладала.

Дальше события развивались настолько быстро, что остались в моей памяти лишь цепью картинок. Вот женщина напряглась, видимо, интуитивно что-то почувствовав. Вот тонкая серебристая струйка обвивает её запястье. Струйка превращается в полноценного призрачного волка. Призрачного-то, призрачного, однако челюсти он сомкнул с такой силой, что кровь брызнула в разные стороны. Под весом хищника рука с кинжалом пошла вниз, порезав мне шею, и скользнув по кости ключицы. Ну а потом уже и вся стая набросилась на женщину. Всего лишь за несколько мгновения волки разорвали её на такие клочки, что узнать их уже никто не сможет. Почти в тот же момент, как звери повалили тетку, я оказалась в крепких руках Колдуна. Стоять и вправду стало значительно легче, да и некая уверенность сразу появилась.

Вожак хищников повернул ко мне испачканную кровью морду.

— Долг уплачен, Ральф, — церемонно кивнула я.

— Брось, княжна, — оскалился он. — Она была среди тех, кто подверг нас этому ужасу. Нам было приятно. Так что, если еще когда-нибудь будешь между жизнью и смертью — зови. Волки своих не бросают.

Дружески кивнув мне на прощанье, он коротко взвыл, и на третьем прыжке, как и в прошлый раз, стая растворилась в воздухе.

Мне не хотелось оборачиваться. Потому что там, сзади, стальными руками меня поддерживал самый непостижимый из всех мужчин, кого я знала. Однако, закаленная всеми прошедшими событиями, я нашла в себе мужество повернуться.

— Вы все же нашли меня, — улыбнулась я.

— А ты сомневалась?

Я смотрела в разноцветные глаза, и понимала, что не должна видеть в них то, что видела. Понимала, что сейчас сама скажу что-нибудь такое, о чем впоследствии буду очень и очень жалеть, потому что зачем нам надо это знать?..

Так и не придумав ничего лучшего, я просто свалилась в обморок. Видно, силы оставили меня окончательно.

И снова я шла по лесу. Как, почему, зачем — не знаю. Вообще не имею ни малейшего понятия, однако твердо могу сказать, что лес мне надоел! Видно, я настолько надоела Колдуну, что он решил сбежать, пока я без сознания. Решение, с которым я пусть и не согласна, зато вполне могу понять. Только это не отменяет вопрос: что мне теперь делать? Не иначе как для разнообразия у моих ног начиналась тонкая извилистая тропинка. Решив, что бояться после всего, что было — глупо, я смело пошла вперед. Надо сказать, приятная прогулка длилась недолго, и закончилась тогда, когда я набрела на небольшую полянку. Открывшаяся картина заставила меня в ужасе застыть на месте. Первое, что я увидела — стая огромных серебристых волков, которые по очереди, по кусочку отрывали куски плоти от мужеподобной женщины. Она не вырывалась и не кричала, только в глазах её была обреченность. Там же, только чуть в стороне, стоял лесник с топором, засевшим в груди. С хрустом выдернув его, мужчина медленно пошел ко мне:

— Руби, княжна, бей еще…

Я, наконец, заставила себя двигаться. Единственное, на что меня хватало — это пятиться, жадно хватая ртом воздух. Хотя больше всего на свете хотелось сесть, закрыть глаза и бессильно разрыдаться. Да, оба они были мерзавцами, но умерли они при моем участии, а лесник — тот и вовсе от моей руки… Ощущать себя убийцей, и понимать, что наказание заслужено было поистине ужасно.

Но потом, вдруг, откуда-то сверху голосом Колдуна полилась песня. Больше всего она напоминала колыбельную.

Я закрыла глаза, не желая видеть окружающее. Колыбельная словно бы смывала с меня весь испытанный ранее ужас. Я шла вслед за голосом, ставшим для меня путеводным маяком.

Странный шум заставил меня открыть глаза; голос стих. Я застыла на песчаном берегу, едва сдерживая восторженный визг. Я впервые видела море! Оно было глубокого сине-зеленого цвета, и ленивыми волнами ласкало песок. Небо, всех оттенков голубого и черничного, освещал багровый закат, и казалось, что уставшее раскаленное солнце с наслаждением опускается в море, чтобы следующим утром выйти оттуда молодым, обновленным…

Задыхаясь от восторга, я пробежала по шелковистому песку. Вокруг не было никого и ничего, кроме меня, песка, неба и моря. Да почему бы и нет? Если это — единственные мгновения свободы в моей жизни, то почему я не могу использовать их так, как хочу?

Отбросив все сомнения, я скинула платье, и бросилась в море. Это было потрясающее ощущение! Полная свобода, полное одиночество, где я — одновременно и капля, среди сотен таких же, и центр мироздания. Я не задумывалась о том, где нахожусь: во сне или наяву. Это было бы слишком приземлено, такие мысли сразу бы вернули меня к действительности. А мне хотелось впитать эти упоительные мгновения, оставить их в закрытом уголке сердца, куда я могла бы возвращаться в будущем. Что-то, что будет только моим, куда посторонним не будет хода.