Сухой пришел в ярость от такого неслыханного нарушения правил корриды и рванулся на арену. Но Косичка его остановил:

— Дай нам вначале его подразнить. А потом уж пусть поработают пикадоры. И тогда колоть мерзавца до мозга костей. Пока не упадет на колени!

Бык угрожающе устремился на группу зрителей. Пикадоры, возвышавшиеся на плечах своих товарищей, выставили пики, но их импровизированные лошади не двигались с места. Только одна, на которой сидел могучий здоровяк, спросила своего всадника:

— Ты его как следует отделаешь?

— Не сомневайся!

— Тогда вперед, на быка!

И они двинулись против стремительно нападавшего животного — теперь бык представлял серьезную опасность. И солнце сияло на лезвиях его рогов. Пикадор вогнал острие пики в подушку. Какой-то момент трое мужчин, всей силой своих напряженных мускулов подпирая друг друга, оспаривали первенство. Двое должны были одолеть одного — казалось, исход борьбы не вызывал сомнений. Среди зрителей уже стали раздаваться торжествующие возгласы. Косичка тем временем снова приближался к быку, как вдруг тот неожиданно отскочил в сторону, и пикадор вместе с лошадью повалились на землю. Ко всеобщему ужасу бык угрожающе бросился к ним, но пикадор показал ему острие багра. Тогда бык метнулся к парню, изображавшему лошадь; бедняга ушибся при падении и лежал, распластавшись, на земле. Однако бык не воспользовался его беспомощным положением, а удовольствовался лишь тем, что победоносно наступил копытом на поверженного врага. Косичка, оказавшийся в это время в центре событий, поспешно ретировался к председательской трибуне.

— Стадо трусов! — поднимаясь, воскликнул Руис. — Смотрите, как сейчас испугается этот тип.

Он свистнул, и огромный пес с ошейником из острых шипов уселся, виляя хвостом, рядом с хозяином деревеньки. Тот показал на быка уничтожающим жестом.

— За горло, Террон! За горло!

Пес разжал пасть, показав огромные острые зубы, и прыжком бросился на быка.

На мгновенье людей охватило сочувствие к переодетому человеку, и по толпе прошел ропот негодования. Но торжествующая улыбка быстро сошла с лица Руиса. Схватка была короткой. Раздался лишь хохот быка и истошный вой собаки, которая, перебирая ногами воздух, повисла, нанизанная на два ножа, ловко выставленные быком. Потом он резким взмахом головы подбросил собаку вверх, и она с визгом упала на землю, заметалась в предсмертной агонии и вскоре затихла.

Люди, казалось, онемели. Воцарилась недобрая тишина. Лишь Руис извергал проклятия и угрозы.

Теперь уже Сухой вместо опозорившегося Косички бросился вперед с плащом, переброшенным через руку, и багром, заменявшим копье, навстречу быку. Комично и уж совсем не к месту прозвучал возглас какой-то женщины:

— Моя скатерть! Моя шелковая скатерть!

Но на этот раз никто не рассмеялся. Все отчетливее и отчетливее становились приказы Руиса:

— Все на него! Дубинами его. Я выбью мозги этому ублюдку.

И в то время, как Руис продолжал извергать свои проклятья, а Сухой приближался к быку, в руках у зрителей стали появляться вилы и серпы. И тут свершилось чудо — чей-то властный и резкий голос остановил уже было двинувшуюся толпу и в самый последний момент все-таки сумел предотвратить убийство:

— Стойте! Ни с места!

Сила и металл этих слов могли принадлежать только Американо. Он выскочил на арену, сильным толчком усадив Руиса, растерявшего от неожиданности весь свой запал мести. Люди стояли, не двигаясь, вдоль вытянутого солнечного круга и, казалось, перестали дышать. Их внимание было сосредоточено на центре круга, где находились бык, еще более свирепый, и труп собаки. Американо подбежал к Сухому, схватил его сзади за куртку и, вырвав, бросил багор на землю.

— Этот бес сошел с ума, — сопротивлялся Сухой.

— Обожди, я тебе говорю! — Он направился к быку с решительностью, отпечатывавшейся в каждом его шаге. В его твердой стремительности чувствовалась сила, готовая преодолеть любое сопротивление. Он не дошел до быка всего двух шагов: единственное, что их разделяло, подобно границе между жизнью и смертью, — это окровавленная собака.

— Кончай маскарад, Дамасо!

Это был приказ, короткий, как щелчок кнута.

— Если ты принес динамит... Хе!

— Снимай с себя этот наряд, или я сам сниму.

Бык глухо ответил:

— Не угрожай и не выводи меня...

— Я не угрожаю. Снимай...

Пауза, протяжная и глубокая, на одном острие со смертью. Медленно, медленно шкура-накидка стала отделяться от тела, как у линяющей змеи. Упали на землю ножи с большими рукоятками, и появилась ухмыляющаяся и счастливая физиономия Дамасо. Люди увидели перед собой человека, всего лишь человека, и снова заволновались. Руис опять стал призывать их к убийству:

— На него, на него!.. Пусть заплатит за мою собаку!

И тут Черный неожиданно возник перед Бенигно и, перекрывая его вопли, прогремел:

— Заткнись, помещик!

Его голос был его оружием, и Черный это знал. Он брал им верх на дюжинах митингов. И на этот раз голос рассек воздух и, пронизывая черепные коробки, тотчас завладел людьми. Черный взобрался на стул.

— Платить за собаку? Человеком — за собаку?

Он повторил последние слова и сделал паузу. Он знал людей. Знал, сколько нужно выждать, пока они, веками подчиненные ударам одного и того же кнута, осознают нечто иное.