Двадцать два цента в день

Аннотация

— Вы озлоблены? — спросил репортер.

Я недоуменно поднял брови:

— Озлоблен? Ради бога, нет.

— Но вы провели в тюрьме четыре года за преступление, которого не совершали...

— Вы озлоблены? — спросил репортер. Я недоуменно поднял брови: — Озлоблен? Ради бога, нет. — Но вы провели в тюрьме четыре года за преступление, которого не совершали. Я благодушно улыбнулся: — Не беда, государство компенсировало это, щедро заплатив мне шесть тысяч хороших американских долларов. Очевидно, он все подсчитал перед началом интервью: — Это составляет около семнадцати центов за каждый час, проведенный за решеткой. Я пожал плечами: — Если вы в курсе, то я отрабатывал полагающиеся двадцать два цента. Это дает мне право быть вписанным в актив Программы помощи бедным, а с другой стороны, когда человек сидит, у него значительно сокращаются расходы. — Что вы собираетесь предпринять? Репортер был молод, поэтому я простил ему бестактный вопрос: — Молодой человек, за четыре года они не успели полностью меня сломать. Самое лучшее для меня — впереди. Начальник тюрьмы Денинг вручил мне коричневый конверт: — Прошу тебя, Джордж, проверь содержимое и подпиши расписку. Это твои личные вещи. — Что вы предпримете в первую очередь после того, как выйдете из тюрьмы? — не отставал репортер. — Куплю пистолет, — ответил я. Начальник тюрьмы пронзительно посмотрел на меня: — Слушай, Джордж, ты прекрасно знаешь, что когда человек освобожден условно… — Но я не освобожден условно, начальник. Освобожден я безусловно, мне вернули избирательные права и прочее. Репортер грыз свой карандаш: — Почему вы хотите купить пистолет? — Люблю пистолеты, — заявил я. — У меня была небольшая коллекция, до того, как я попала тюрьму, разумеется. Он продолжал ощупывать почву. — А что будет вторым вашим шагом после освобождения? — Встречусь со своим адвокатом. — С Генри Макинтайером? — Нет, не с ним. Я говорю о Мате Нелсоне. Всегда считал, что его некомпетентность составила как минимум пятьдесят процентов того, что лишило меня четырех лет жизни. — Он был вашим защитником на процессе? — Да. Репортер задумался. — Будете ли вы искать тех двоих, давших показания против вас? Я вытащил из коричневого пакета свой бумажник, проверил содержимое и сунул в карман. — Мир тесен. Случаются непредвиденные встречи. Начальник послал в отдел «Личный состав», где была совершена одна из последних бюрократических формальностей, а когда я вернулся, застал его за разговором с Генри Макинтайером. Мог появление вынудило их прервать разговор. Генри Макинтайеру я был обязан — мое освобождение стало возможным благодаря ему. Он состоял в адвокатской комиссии, специально занимающейся делами, имеющими хоть малейший процент сомнительности. Он представлял собой энергичную личность, способную смести все на своем пути при уверенности, что совершена несправедливость, а это он доказывал почти всегда. Словом, та порода людей, которых я обычно ненавижу. Но сейчас не время быть неблагодарным. — Можете предъявить счет. — сказал я. — Мое правило выплачивать обязательства в срок остается в силе. Он покачал головой: — Нет. Мы делаем все это во имя справедливости. Деньги или личная реклама не имеют ничего общего с этим. А если я возьму деньги, и газетчики разузнают о таком факте… И еще. Не хотелось бы видеть вас замешанным в сомнительных делах. — Сомнительных? — Хочу сказать, что правда восторжествовала… хотя и с некоторым опозданием. — В самом деле? Правда восторжествовала? Хотите сказать, что два жалких мертвеца, лжесвидетельствовавшие против меня, заняли освободившееся место в тюрьме? — О, нет. По правде сказать, и не надеемся на это. — И вопреки сему я должен улыбаться и жить весело? — Да, где-то так. Хочу сказать… От мести пользы не будет. И, кроме того, подведете нашу коллегию. В конце концов, благодаря нам вы вернулись к нормальной жизни, а наша репутация будет запятнана, если вам придет в голову… Он махнул рукой, и конец фразы повис в воздухе. Я взял сумку и приготовился уйти. — Уверяю вас, Макинтайер, что я ничего не делаю в спешке. Всегда тщательно обдумываю каждое свое действие. До города было два часа автобусом, и я очутился там к четырем часам пополудни. Сразу же направился по бульвару к спортивному магазину Уитко и долго рылся, прежде чем купить новый пистолет марки «Рюгер». Попросил упаковать его и продолжил путь к Форт-стрит. Перед «Сакстоном» я постоял в нерешительности, пока не принял решение. Нет, Мат Нелсон был человеком, с которым мне не хотелось бы встретиться на голодный желудок. Прежде чем явиться к нему, необходимо поесть и поспать. Я поужинал и зарегистрировался в отеле «Медуин». Оказавшись в номере, заказал виски и содовую, и только приготовился первый раз за четыре года по-человечески выпить, как позвонили в дверь. В коридоре стояли двое. Оба показали значки детективов. Один из них, седовласый, видно, ветеран в своем деле, завел разговор: — Я сержант Дэвис. Можем перекинуться с вами парой слов? — Разумеется, — ответил я и впустил их в номер. Дэвис отказался от предложенного спиртного и приступил к делу: — Мы всегда стараемся предотвратить опасность. Считаем, что профилактика дает больше, нежели лечение. Я подумал рассеянно, смог ли бы так выразиться врач. Дэвис сел. — Вы ведь купили пистолет, не правда ли, мистер Уиткоум? Я насупился: — Вы что, следите за мной? Он кивнул: — Поставили нас в известность несколько человек, среди которых и ваш адвокат. Описали положение, и с тех пор, как вы сошли с автобуса, мы наблюдаем за каждым вашим шагом. Что вы думаете делать с пистолетом? — Пострелять когда-нибудь, — ответил я. — И заботиться о нем, чистить до блеска. Очевидно, не такого ответа они ожидали. — Знаете что… не стоит, — сказал он. — Все равно вам не избавиться. — От кого? Он посмотрел на меня: — Послушайте, вы же умный человек. В тюрьме стали секретарем начальника, и он твердит, что у него никогда не было такого способного человека на этой должности. Зачем нужно сейчас делать глупости? Я улыбнулся: — Прошу вас, сержант, не беспокойтесь. Я никогда не делаю глупостей. Только случайно. Он долго смотрел мне в глаза, не моргая, после вздохнул: — Хорошо. Вижу, что никаких результатов не добьюсь. Только помните: мы продолжаем за вами следить. Когда они ушли, я вернулся к своему виски с содовой. На другое утро я проснулся точно в шесть пятнадцать — привычка, которую я приобрел в последние несколько лет, — и мог бы даже встать с постели, если б не похмелье. В конце концов, есть и хорошие стороны в честной, обыкновенной жизни. Я провел в постели все утро и постепенно пришел в себя. Позавтракав, я отправился в Первый национальный банк и депонировал чек в шесть тысяч долларов. Потом двинулся в направлении «Сакстона». Когда я вошел в контору Мата Нелсона, было около трех. Сержант Дэвис, его ко-’'ч^ -перепуганная секретарша сидели в приемной. Дэвис подозрительно посмотрел на пакет у меня под мышкой: — Что это? — Пистолет, — ответил я. Он грустно покачал головой: — Послушайте, а у вас есть разрешение на ношение оружия? — Мне не нужно разрешение, чтобы носить его в коробке, когда я засуну его в карман, то оно понадобится. — Потому вы не оставили его в номере, а несете сюда? — Утром я выписался из отеля. Вам ведь известно, какая там дороговизна. Случайно не знаете, где я могу найти маленькую удобную квартиру? — Почему вы не уберете пистолет в сумку? — Она заполнена до отказа. Просто не могу запихнуть его туда. Невзирая на мои протесты, Дэвис обыскал меня и порылся в вещах. Закончив, он обернулся к двери в кабинет Мата Нелсона и громко крикнул: «Он чист». Дверь кабинета моментально открылась, и оттуда выглянул хозяин: — Как так «чист»? У него же пистолет! — Но нет патронов. Дверь открылась шире, и Нелсон явился взору во всем своем неприятном виде. — Ох, ох, мистер Уиткоум, приятно видеть вас после стольких лет. Рад, что все стало на свои места. — Но, увы, в этом нет вашей заслуги, — сказан я холодно. — Хочу перекинуться с вами парой слов. — Разумеется, — согласился он. — Пожалуйста, проходите. — И жестом остановил Дэвиса, попытавшегося войти следом. — Мне нужно поговорить с мистером Уиткоумом наедине, извините. У Нелсона были намного острые черты лица и низкий лоб. Когда я его нанимал, то испытал определенные сомнения, но отверг их из-за рекомендации хорошего знакомого. Однако ошибся. Нелсон сел за огромный стоп и слегка приоткрыл верхний ящик. Я заметил рукоятку револьвера. Очевидно, его не покидал страх, он не исключал возможности быть задушенным. Нелсон улыбнулся. — Мистер Уиткоум. Я знаю, что вы умный человек. — Благодарю, — отреагировал я. — За последнее время вы не первый говорите мне подобное, но я пришел сюда не комплименты слушать. — И посмотрел на него с накопившимся за четыре года отвращением. — Вы не только испортили, полностью и окончательно мою защиту, но еще имели наглость, невероятную наглость, представить мне счет на сумму 876 долларов и 14 центов. Адвокат пожал плечами: — Какое значении это имеет сейчас? Вы не заплатили мне ни цента. — Так вышло, что у меня не было таких денег. Но больше всего меня взбесило ваше желание наложить арест на мой поденный заработок в тюрьме. Я по в тюремной прачечной за каких-то жалких двадцать два цента в день и вдобавок ко всему… Он умоляюще замахал руками: — Я просто думал, что у вас есть сбережения. Однако судья не дал разрешения. — Все равно этого я вам никогда не прощу. Нелсон наклонился вперед: — Видите ли, я не дурак, и вы также. Я знаю, что вы не можете просто так прийти и застрелить меня. — Вы уверены? — Мм… не полностью. В сущности, я думал, вы давно готовитесь к мести и, вероятно, надумали что-то коварное, не правда ли? Что-то на самом деле ужасающее? И вы готовы ждать? У вас есть время? Стоит ли вести эту войну нервов? Я посмотрел в сторону окна. — Послушайте, — сказал Нелсон, — я не боюсь вас, но я очень занятой человек, и мне некогда играть в кошки-мышки. Просто не имею времени на это. Вот что мы сделаем. Вы мне уже не должны 876 долларов и 14 центов. — Он вытащил из приоткрытого ящичка лист бумаги и толкнул его ко мне. — Расписка. Отмечено, что все выплачено, подпись моя. Я посмотрел на лист бумаги. — Знаю, знаю, — поспешил сказать Нелсон. — Расписка — это клочок бумаги, и на нее ничего не купишь. Государство дало вам шесть тысяч долларов, и вы, наверное, думаете, что вам перепадет еще откуда-то? Не упрекаю вас. Это было судебной ошибкой. Можете не верить мне, но я сделал все возможное. Он был прав. А я не верил ему. Он опять запустил руку в ящичек и на этот раз вытащил толстый конверт и стал размахивать банкнотами перед моим носом. — Пересчитайте их. Шесть тысяч долларов в банкнотах по сто. Я вам даю столько же, сколько государство, с точностью до доллара. Но это не значит, что я в чем-то виню себя. Просто у меня широкая душа. Я внимательно посмотрел на деньги: — Я пришел не ради этого. И что я должен сделать для вас ради этих шести тысяч? — Просто оставьте меня в покое. — Он слегка повысил голос. — Меня не интересует, что вы собираетесь делать с кем бы то ни было. А меня оставьте в покое. Я сунул деньги в карман и медленно улыбнулся: — Отлично. Вы убедили меня в своей искренности. Уйду и больше никогда сюда не вернусь. Я неторопливо вышел и на втором перекрестке понял, что меня «пасут». Начал заходить и забегать в различные здания, подниматься и спускаться на лифте, летать по лестницам вверх и вниз. В конце концов оказался на маленькой улице, убежденный, что оторвался от преследователей. Свернул на бульвар и едва не столкнулся с довольно высоким энергичным человеком. Как будто он меня и ждал. — Оторвались, — сказал он. — От кого? — переспросил я осторожно. — От «мусоров». — Кто вы? — Джеймс Хоуген, частный детектив, доверительные дела и прочая. Мои клиенты собирались нанять адвоката, но потом решили, что он может счесть неэтичным то, что от него потребуется. А в наше время частный детектив готов делать все, поэтому наняли меня. — Кто вас нанял? — Кларк и Тилфорд. — А, эти подлые лжецы, что отняли у меня четыре года жизни. Он угрожающе замахал пальцем: — Ставлю вас в известность — ничего не выйдет. Власти предупреждены, у Кларка и Тилфорда полицейская охрана. Круглосуточная. — Везет некоторым. Детектив лукаво улыбнулся. — Но вы умеете выжидать, не правда ли? Недели, месяцы, годы и в конце концов все равно отомстите? Будете ждать удобного момента и следить. Сто лет, если понадобится, а? — По правде говоря, столетнее ожидание исключено. — Ага, значит, у вас на уме что-то такое, что можно совершить значительно быстреё. Что-то дьявольски хитрое? — Почему бы и нет? У меня было предостаточно времени обдумать все. Не секрет, что я продолжал бы гнить в тюрьме и по сей день, не обнаружь адвокат косоглазие у Кларка. — Кларк не знал о своем косоглазии. Думал, что все видят так же, как и он, пока его жене не надоело смотреть, как он спотыкается. Она и привела его к глазному врачу. Но, в сущности, косоглазие не имеет никакого значения, Кларк все равно бы обманул. Я вздохнул: — Почему? — Невольно все произошло, — начал Хоуген. — Кларк вел очень однообразную, скучную жизнь, все дни были одинаковы для него. Такой, знаете ли, незначительный человек… и для жены, и для близких, и для соседей… для вселенной. А тут появляется шанс быть… хм, замеченным. — Хотите сказать, что только из желания быть замеченным Кларк готов быв лжесвидетельствовать и загнать человека в тюрьму? Ни в чем не повинного человека? Хоуген меня прервал: — Он не знал точно, что страдает ни в чем не повинный человек. Надеялся подкрепить показания Тилфорда. Я глубоко вздохнул. — Тилфорд? Почему лгал? — Не хотел обыска машины. — Наверное, в багажнике был труп? — Нет, пятьдесят килограммов маргарина. От злости я прикрыл глаза. — Вот как все было, — разговорился Хоуген. — Два часа ночи. Тилфорд только что вернулся из Иллинойса, где гостил у брата, и был загружен маргарином, так как тот намного дешевле масла. В момент, когда проезжал пустые улицы города, заработала сигнализация гастронома господина Карнецки. Из любопытства он остановил машину, вышел, приблизился к витринным стеклам и заглянул внутрь. Не увидел ничего, но услышал приближение полицейских машин. Не желая быть замешанным, он направился к своей машине. И надо же случиться такому — возле него остановилась первая полицейская машина, и его окружили вооруженные полицейские. При виде пистолетов он пришел в ужас. Он сообразил, что подозрение падает на него, и запаниковал. — Почему он должен был паниковать, черт возьми? В наше время невинному человеку нечего бояться полиции. — Скорее всего не обвинение в ограблении гастронома пугало этого господина. А если бы полицейские обыскали машину? И нашли бы маргарин? Представьте себе, что об этом узнали бы газеты… Я выразил несогласие: — Насколько мне известно, висконсианцы грузят машины маргарином всегда, как только появится возможность пересечь границы штата. И я еще ни разу не слышал, чтобы полиция арестовала только из-за этого… — Верно, — прервал меня Хоуген. — Но вы помните процесс? Тилфорд работал в молочной фирме «Лейксайд», в маслобойном цехе. Стань известно об этом маргарине, знаете… — Уволили бы? — подсказал я. — Конечно, — подтвердил Хоуген, — поэтому Тилфорд и показал полицейским куда-то на запад и крикнул: «Вон он!» — Понимаю желание Тилфорда отвести внимание от собственной персоны, — сказал я, — но когда меня и еще полдюжину человек притащили с соседних улиц и поставили перед ним, почему он не сказал просто, что не узнает никого из нас? — Именно это он и хотел сказать, но когда полицейские расспрашивали о происшедшем, он почувствовал, что вызвал их подозрение тем, что сильно покраснел. Подумав опять о злополучном маргарине и вероятном обыске, он указал на одного из вас и произнес: «Вот он! Он самый!» — Значит, решив остаться незапятнанным, он с легкостью отправил меня в тюрьму? — Не совсем так. Он хотел добраться до дому, спрятать маргарин в холодильник, после вернуться обратно в полицию и заявить об ошибке. — Но, очевидно, не сделал этого? — Нет. Потому что именно в тот момент, когда Тилфорд закончил давать показания о личности вора, Кларк узрел возможность прославиться и, выступив вперед из небольшой толпы, так сказать, запел свою песню. И уже позже Тилфорд, думая, что показания мистера Кларка о личности вора верны, решил не менять собственные показания, дабы не поставить под удар другого свидетеля. Полиция ведь может усомниться, и тогда не оберешься неприятностей. Да-а, ситуация! — И точно так же Кларк посчитал. Имея правдивые показания Тилфорда, не составляло труда сделать саморекламу? Хоуген кивнул. — Именно так развивались события до момента, когда Макинтайер открыл у Кларка косоглазие. Однако тому выписали очки двумя месяцами позже вашего заключения. Кларк не мог просто так прийти и сказать об обмане. Последовало признание о неполной уверенности в вашей вине. После, когда Тилфорд узнал об этом, его начала мучить совесть, и в конце концов он сознался, что тоже не уверен в виновности мистера X, то есть вас. И вот вы здесь, свободны, как птица. — Очевидно, Кларк и Тилфорд не скажут всей правды властям. Почему вы говорите ее мне? — Потому что прошу о сочувствии и снисхождении. Они неплохие люди. И не хотели причинить вам зла. — Но умудрились лишить меня четырех лет свободы. Он примиряюще поднял руку. — Вдвоем свидетели все обсудили. Согласились, что могла иметь место маленькая судебная ошибка, и они готовы искупить вину, выплачивая еженедельно по пятнадцати долларов каждый. До конца жизни. Полминуты я обдумывал предложение. — Не лучше ли дать какую-то определенную сумму? Например, шесть тысяч долларов? Частный детектив лукаво улыбнулся. — А когда вы получите эти шесть тысяч, что вам помешает все же отомстить Кларку и Тилфорду? — И захихикал. — Нет. Я им посоветовал платить вам таким образом, чтобы у вас не возникло искушение убить кур, несущих золотые яйца. Я призадумался вновь. — Ладно, пусть это и будет им наказанием, — был окончательный мой ответ. Мы по-приятельски расстались с Хоугеном, и я зашел в ближайшую пивнушку. «Какие странные повороты судьбы, — думалось мне. Пошел к Мату Нелсону, чтобы выплатить по чеку 876 долларов и 14 центов. Долг есть долг, пусть даже и такому растяпе, как Нелсон, а вместе этого…» Я отпил виски… Что касается Кларка и Тилфорда, то не желал бы им долгой жизни, но и не собираюсь влиять на естественную продолжительность ее… Сейчас у меня двенадцать тысяч долларов и еженедельная рента в тридцать долларов. Так человек начинает осторожничать, избегать риска. Но нет, я должен закончить работу. Это вопрос профессиональной гордости. До сих пор я никогда не терпел фиаско… Поэтому в два часа ночи я снова был перед сейфом в гастрономе господина Карнецки, однако на этот раз не совершил ошибки — не задел за провод сигнализации.