Ну да ладно. Наша половая жизнь не могла стать сюжетом для романтической повести, но мне наплевать. Я просто не собиралась переживать грядущие смутные времена одна. Я собиралась вернуть Сэнди, и только это и имело значение.

— Элисон, я знаю, что Сэнди здесь нет, — сказал мне по телефону Адам Грин. — Он здесь, в моем офисе. Мы обсуждаем ваш развод.

Развод? Я тут обдумываю план возвращения моего мужа, а он не может подождать и двадцати четырех часов, чтобы избавиться от меня.

— Элисон, ты еще не наняла адвоката? — спросил Адам, даже не потрудившись придать своему голосу заботливое звучание. Вообще-то Адам Грин был также и моим другом. Он и его жена Робин десятки раз бывали у нас, а мы навещали их в Бельведере, как они называли свой дом площадью двадцать три тысячи квадратных футов. В Бельведере было только четыре спальни, но там имелась крытая площадка для сквоша, которую Адам и Сэнди очень недолго использовали по назначению, пока не сменили сквош на гольф. Последнее, что я слышала, это что Грины решили переделать площадку для сквоша в кинотеатр, в котором одновременно можно будет смотреть два фильма, наподобие двойного театра Лоуза в Лэйтоне.

— Нет, Адам, я еще не наняла адвоката. Я не была уверена в том, что Сэнди действительно собирается разводиться, вплоть до этой самой минуты. Труп еще не остыл.

— Что, что?

— Ничего. Передай Сэнди, что он получит развод, но это отразится на его бумажнике.

— Элисон, я так не думаю. С этого момента ты сама будешь улаживать свои дела.

— О чем это ты?

— Ты подписала в 1984 году, прежде чем вы с Сэнди купили особняк Маплбарк, свадебный контракт. Ты это помнишь?

Черт побери! Это совершенно вылетело у меня из головы. На подписании этого документа настоял Сэнди, как супруг, обладавший состоянием. А я согласилась из боязни показать свою зависимость или, что еще хуже, произвести впечатление охотницы за тугими кошельками. По этому соглашению в результате развода я получаю то, с чем вступала в брак, а Сэнди то, с чем он вступал в брак, что, естественно, было намного большей суммой. Что же касается особняка Маплбарк, то в соглашении оговаривалась возможность выкупа половины одной из сторон. Если же никто из нас не захочет выкупать свою долю, то следовало продать особняк и разделить доход в соотношении семьдесят пять на двадцать пять процентов. Угадайте, кто получает двадцать пять!

— Сэнди просил меня передать, что он отказывается от Маплбарк, так как Сюзи предложила им жить у нее. Ты можешь оставаться в особняке, если выкупишь у Сэнди его долю.

— О, да, — произнесла я, раздумывая над тем, в каком дерьме оказалась. — Сэнди прекрасно знает, что у меня нет такой чертовой прорвы денег.

— В таком случае, тебе следует выставить Маплбарк на продажу, — сказал Адам.

— Продать его? Наш прекрасный дом, в который мы вложили все до последнего цента? Рынок недвижимости в настоящее время практически умер, если вы с Сэнди могли это заметить. Нам придется просто подарить этот дом.

— Я не твой адвокат, Элисон, но, если бы я им был, то сказал бы тебе, что у тебя нет другого выхода. Состояние финансов Сэнди уже не то, что раньше. Ты знаешь об этом. Он больше не в состоянии выплачивать за дом по закладной. Если он окончательно обанкротится, то ты будешь лишена права пользования твоим прекрасным домом, окажешься втянутой в судебный процесс и твоя кредитоспособность будет ничтожно низка.

— И это все? После пяти лет супружества Сэнди не хочет мне сказать ничего, кроме этого? Что если я быстро не продам дом, то банк отберет его и я останусь у разбитого корыта?

Адам прикрыл ладонью телефонную трубку и прошептал что-то Сэнди. Затем он снова обратился ко мне:

— Элисон, Сэнди попросил меня передать тебе кое-что. Он сказал: «Жизнь — это гора. Ты должна карабкаться на нее».

— Спасибо, Адам. А теперь я попрошу тебя передать кое-что Сэнди. Скажи ему: «Жизнь — это утес. Прыгай с него».

Я бросила трубку, спустилась в кухню и приготовила себе «Кровавую Мэри» [10] . Было всего девять тридцать утра, но я нуждалась в допинге, так как собиралась позвонить своей маме и сообщить ей, что Сэнди, ее самый любимый из моих двух мужей, бросил меня. Если я не скажу ей сейчас, то она все равно узнает об этом в парикмахерской, химчистке или, упаси Господи, в гастрономе, где публика развлекается тем, что перемалывает местные слухи во время покупки зеленых овощей.

Перед тем как позвонить маме, я решила одеться. Я всегда одевалась перед тем, как позвонить ей. Я потащилась на второй этаж в спальню, открыла гардероб, достала спортивный костюм фирмы «Фила» и облачилась в него. Потом опустилась на кровать, не спуская взгляд с телефона, залпом допила коктейль и набрала нужный номер.

— Привет, мам. Вот и я, — выпалила я на одном дыхании, когда моя мать, Дорис Ваксман, сняла трубку.

— Это звоню я, — поправила она меня Этим Тоном. Моя мать была чрезвычайно бдительна в отношении всего, что касалось английского языка. Это был просто какой-то ангел-хранитель грамматики. Если вы будете настолько глупы, что произнесете в ее присутствии что-нибудь наподобие «промеж нас», то над вами разверзнутся небеса. Кроме того, ее голос был низким и хриплым. Этот прокуренный голос люди часто путали с мужским. И когда она говорила с вами Этим Голосом и Этим Тоном, то просто клала вас на обе лопатки. — Будучи писательницей, Элисон, ты должна больше следить за своей речью, — добавила она для пущего эффекта.