— И что? — спросил вдруг Савелий.

— В каком смысле? — не понял Федор.

— Ну, что теперь? Как твоя статистика поможет следствию?

— Я уверен, что нужно перелистать дела еще раз. Обязательно появится зацепка. Посмотреть под другим углом, исходя из того, что это дело рук одного человека. Антиквара. Он мог проходить в качестве свидетеля…

— Но ты же смотрел…

— Очень поверхностно. Пытался поддержать свою версию, не более того. Можно увидеться с Гапочкой, послушать, что он имеет сообщить. Если он простит Кольку и захочет разговаривать. Да мало ли…

Тонкие, как колокольчик, звуки «Маленькой ночной серенады» перебили Федора. Савелий схватился рукой за карман, выхватил мобильный телефон.

— Зосенька! — воскликнул взволнованно. — Иду! Извини, родная. Иду! Я же говорил, не жди меня, ложись. Засиделся с ребятами… — Вид у него был радостно-виноватый, на скулах выступили красные пятна, пегие прядки соскользнули с лысины. — Это Зосенька, — Савелий посмотрел на друзей сияющими глазами. — Не ложится без меня, ждет… Я пойду, ребята, ладно? — Он уже неловко поднимался из-за стола, опрокидывая стаканы.

Федор и капитан смотрели на Савелия, и выражение лиц у них было одинаковое. У красавчика Федора Алексеева и бравого капитана Коли Астахова. Федор подумал, что его нигде никто не ждет, а капитан — что Ирка давно спит и видит десятый сон, и плевать ей на то, где он в данный момент находится: в реанимации или уже в морге, — тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будь помянут! — неосторожно наткнувшись на бандитскую пулю.

Здесь необходимо открыть маленький секрет: капитан Астахов слегка суеверен, возможно, от бабки передалось. Не всегда, а когда вдруг замечает черную кошку или священнослужителя. Или цифру тринадцать. Ругает себя за малодушие, но в душе… не то чтобы так уж опасается, но все-таки имеет в виду.

«Повезло Савелию с женщиной, — думали Федор и капитан. — Что и говорить… Повезло».

И присутствовали в этой мысли, одной на двоих, необыкновенные умиротворение и согласие, что удивительно, так как они редко соглашались друг с другом…

Около двух часов ночи раздался телефонный звонок. Человек, разбиравший бумаги за письменным столом, перевел взгляд на аппарат. Поколебавшись, протянул руку.

— Ну? — произнес неприветливо в трубку.

— Ты не спишь? Я звонил раньше, тебя не было, — сказал мужской голос.

— Ну? — повторил человек за столом снова, не вдаваясь в объяснения.

— У меня есть кое-что для тебя. Такой фарт выпадает только раз в жизни.

— Ну?

— Золотая монета, Византия, одиннадцатый век. В отличном состоянии. Я сразу подумал о тебе.

— Откуда ты знаешь, что это не фуфло?

— Я тут переговорил с одним нумизматом, говорю, видел на картинке, что, мол, да как.

— Монету не показывал?

— Говорю же, нет.

— Что на ней?

— Вроде царя с книгой. Нумизмат говорит, Иисус Христос с нимбом на троне, а книга — Евангелие.

— Как она выглядит?

— Поперечно-овальная, изображение чуть смещено влево от центра. Неровный обрез справа, похоже на маленькую щербинку. Этот мужик, нумизмат, сказал, что такие монеты большая редкость и нет двух одинаковых.

Человек за письменным столом пробормотал «гистаменон номизма». Звонивший не расслышал и переспросил:

— Чего?

— Ничего, — ответил собеседник. — Откуда она у тебя?

— Знакомый привез…

— Узнать сможешь? — спросил, помолчав, человек за письменным столом.

— Кого?

— Бабу, которая продала тебе монету, — повысил голос собеседник. — И не ври! Понял? Сколько ты ей дал?

— Три штуки, — ответил не сразу собеседник.

— Я сказал, не ври! — в тихом голосе послышалось бешенство.

— Восемьсот зеленых. — Звонивший заговорил как провинившийся школьник, пойманный на горячем.

— То-то. Врать нехорошо. — Мужчина за столом задумался. — Давай ко мне, — сказал наконец. — Поговорить надо. Захвати товар.

— Еду, — отозвался звонивший…

Он позвонил в дверь минут через тридцать. Хозяин открыл.

— У тебя лифт не работает, — гость, человек лет семидесяти, хватался за сердце. — Как ты можешь жить в таком… отстойнике? — Он не мог скрыть досаду.

— Не твоего ума дело, — отозвался хозяин. — Заходи.

Он долго рассматривал золотую монету: неровные края, щербинка справа, сохранившаяся почти идеально чеканка. Теплая, она лежала у него на ладони, мягко сияя в свете лампы.