— Какого ребенка? — испугался главред. — Откуда ребенок?

— Моя сестра Катерина теперь живет со мной. Вы ничего не знаете, Йоханн Томасович. Миша погиб…

— Погиб? — ахает главред. — Что значит — погиб?

— Его сбила машина.

— Мишу сбила машина? Почему же вы ничего мне не сказали? Да я бы… Господи! Что же вам пришлось пережить, бедные вы мои! А как… Ира?

— Иры нет… уехала.

— Как уехала? — Главред потрясен.

Я пожимаю плечами:

— Так получилось.

— Ира уехала и оставила ребенка? — не может поверить Йоханн.

— Временно, — говорю я.

— Не может быть! Она снова бросила своего ребенка?

На лице его написана мучительная борьба: любовь к моей матери, с одной стороны, и осуждение ее бесчеловечного поступка — с другой.

— Она не бросила, а оставила мне, — возражаю я. — Я ведь ей не чужая. Знаете, Йоханн Томасович, я даже рада. Катюша — замечательная девочка, я ее очень люблю.

Мне страшно хочется рассказать ему про отца, но я подумала, что еще не время — и так слишком много для него потрясений, пусть остынет.

Он вдруг протягивает руку и гладит меня по лицу…

Нам так хорошо вместе, что Йоханн приносит по второй чашке кофе…

Около одиннадцати ко мне заглянула Иллария. Не вызвала к себе в кабинет, а пришла сама. Подтвердить новость о литературном приложении. Она тоже уверена, что я справлюсь.

— Можно, я посижу с вами… — говорит она и, не дожидаясь ответа, убирает картины Игоря с дворцового кресла, прислоняет к стене. Садится. Закрывает глаза, вытягивает ноги. — Хорошо здесь у вас, — говорит. — Спокойно.

Я в недоумении сижу тихо, стараясь не шуршать бумагой, украдкой бросая взгляды на свою начальницу. Что это с ней? Выглядит Иллария неважно. Исчез обычный блеск, она кажется смертельно уставшей. Мне вдруг кажется, что она пришла сюда спрятаться. От всех. Забилась в норку. Я вспоминаю странную историю с цветами…

— У меня несчастье, — говорит вдруг Иллария. — Погиб человек, которого я любила. Погиб трагически. Я старше вас, Лиза, я многое повидала в жизни. Никогда не думала, что смогу полюбить. И тем более не думала, что наши отношения закончатся так… трагически.

Я молчу. Что тут скажешь? Мне приходит в голову, что она говорит это скорее для себя, чем для меня. Расставляет все по полочкам. От моего присутствия — ей легче, создается эффект участия. Бывают минуты, когда человеку невыносимо оставаться одному, даже такому сильному, как Иллария. А я не чужая, я знаю о ней то, чего не знает никто. Я знаю о цветах…

— Мне страшно, — говорит Иллария. — Кажется, моя жизнь кончена. Мне кажется, я старая и все уже было.

И снова я молчу.

Она сидит с закрытыми глазами. Похоже, она уснула. Или умерла. Ни то, ни другое — она просто отдыхает. Наконец Иллария встает, говорит:

— Спасибо за приют, Лиза, — и выходит.

Сценка из жизни под названием: «А кому на Руси жить хорошо?»

Уже уходя, я нерешительно беру трубку. Йоханн, к счастью, на месте.

— Йоханн Томасович, я хочу попросить вас кое о чем… — начинаю я.

— Для вас, Лизочка, хоть звезду с неба! — отвечает с готовностью главред.

— Звезду не нужно. Вы не могли бы пойти со мной в тот бар, где мы… где мы пели… с Ирой.

— В бар? — Он удивлен. — Мог бы. То есть, конечно, пойдем!

— Я буду там петь… и мне нужна моральная поддержка.

— Петь? А как же литературный журнал?

— В литературном журнале я буду работать днем, а петь — по вечерам.

— Конечно! — повторяет озадаченный Йоханн.

Катька радуется мне, тянет ручки — единственное существо, любящее меня безоговорочно. Которому я нужна, которое без меня пропадет. «Это главное, — говорю я себе. — Остальное — ерунда».

«У меня теперь семья. Я — кормилица. У меня полоса везения, — убеждаю я себя. — Мне отдают литературный журнал. И я буду петь. Надеюсь, Митрич еще помнит меня…»

Баба Капа, бесценный помощник, соглашается посидеть с Катькой. Рыжий Митяй сонно таращит глаза с подушки. Он тоже не против.

Митрич меня помнит. Он улыбается мне и подмигивает. Первый его вопрос, разумеется:

— А где Ирка?

— Уехала, — отвечаю. — Просила передать привет.

Он вздыхает.

— Что ж не зашла попрощаться-то? За привет спасибо. Жаль, жаль… А ты что, надумала петь?

— Если вы не против, — говорю. — Надумала.

— Очень даже рад, — отвечает Митрич. — Тут про вас уже спрашивали… когда будете петь. Так что милости просим. Ира сказала про условия?