Вернулся, значит. И первым делом проверил, как там узник. Потом побеседовал с сынулей, и тот ему чистосердечно признался в шалостях Ирбис Валле.

Я попыталась выдраться из железных пальцев некроманта.

— А ну, не смей, — он побледнел и внезапно сорвался на визг, — arr’the’tri-nholl!

И я поняла, что не могу шевельнуться. Треклятый некромант. А я — по-прежнему слегка не-живое, и потому ему подвластное существо.

— Говори, что молчишь? Ну?!! Что он тебе наобещал?

— Ж… жизнь, — выдавила я, с трудом ворочая языком.

— Ах, жизнь? — голос Арниса упал до шепота, — он тебе жизни наобещал, да? И ты поверила, что первый встречный приведет тебя в сердце Великого леса? Хайо, и это ж надо быть такой дурой?!!

— Отец, постой, — раздался голос Гверфина, — не надо… ее… так…

— Не надо? А как надо? Башку ей открутить надо, а? — некромант был в бешенстве, — ты тоже хорош, сыночек! Иди с моих глаз, пока я из тебя зомби не сделал! Ты вообще соображаешь, что она натворила, а?

Я не могла видеть Гверфина. Все, что мне было отпущено, это созерцать перекошенную и смертельно бледную физиономию Арниса Штойца.

— Тварь, — процедил он сквозь зубы, — я бы тебя убил, но, к сожалению, это сделали до меня. Таких дур, как ты, вообще надо держать подальше от света…

— Ты… его… пытал, — прошипела я.

— Кого?

— Эльфа…

— А ты уверена, что это был именно эльф?!!

Внезапно он выпустил меня, и я бесформенным тюком сползла на пол. Тело по-прежнему меня не слушалось.

— Эльф, значит, — издевательски произнес Штойц, — а тебе не приходило в голову, что это мог быть вовсе не эльф, а существо, которое… стало похожим на эльфа, после того как сожрало его мозги? Нет, не приходило? Вижу, вижу, что подобные мысли не посещали твою пустую голову. И точно также тебе не могло прийти в голову, что я не просто так держал его в подземелье… А ты, выпустив это, ставишь под угрозу сотни жизней. Дура!

Я медленно закрыла глаза. Подозрения, которые закрались ночью легкими тенями, полностью подтвердились. Да еще как. И что теперь будет со мной? Он меня убьет окончательно? Или выпотрошит и набьет песком?

Некромант пнул меня носком сапога, покачал головой. И, надо сказать, еще ни разу я не видела его таким… опустошенным, что ли…

— Почему ты это сделала? Почему? Тебе было мало того, что ты живешь с нами как член семьи? Тебе не хватало развлечений? Хайо, зачем я вообще пустил тебя на порог?

— Отец, пожалуйста, — пробубнил откуда-то сбоку Гверфин.

— Заткнись, — ответил родитель, — заткнись, и пошел вон отсюда. Моли Хайо, чтобы жив остался.

— Она не знала, — почти выкрикнул юноша.

— Она не должна была лезть не в свое дело!

А я лежала на полу как сломанная кукла, и не могла ни пошевелиться, ни заплакать. Единственное, чего мне действительно хотелось — это обратиться в прах, и не смотреть больше в полные неясной боли голубые глаза Штойца.

Он склонился ко мне, несколько секунд рассматривал, а затем прошипел:

— Значит так, милочка. Кажется, я знаю, что теперь с тобой делать. Но, право же, видеть мне тебя больше не хочется. Пусть Шерхем сам решает…

Казалось бы, все хорошо: королевские гончие отстали, словно канули в никуда, погода стояла вполне сносная, а свежая сорочка, привезенная Штойцем, напомнила о тех золотых деньках, когда лекарь Виаро был уважаемым в Талье человеком, по утрам кушал гренки с сыром и раз в неделю заходил в уютный кабачок пропустить стаканчик-другой. Но разум, взбудораженный погоней, начал выкидывать странные шуточки: Шерхему время от времени казалось, что за ним кто-то наблюдает. Чувство слежки было так сильно, что порой он даже ощущал покалывание меж лопаток, как будто неведомый соглядатай решил пробуравить там дырку. А однажды Шерхем вдруг проснулся среди ночи, и где-то на самой границе зрения метнулась в заросли расплывчатая тень. Он вскочил, выхватил из костра пылающее полено и бросился следом за лазутчиком, но не нашел даже и намека на то, что к нему кто-то приближался.

Оно попробовал использовать простую, лекарскую магию — но ничего человеческого поблизости тоже не обнаружил.

А если предположить, что шел за ним нечеловек, то… Шерхем не совсем понимал, отчего тот тащится следом так долго и до сих пор не напал, не проломил череп, не выпил, в конце концов, мозг…

Поразмыслив над этой одновременно и печальной, и смешной ситуацией, Шерхем пришел к выводу, что на состоянии его рассудка начинает сказываться бесконечное бегство в лесной глуши. Подумав еще чуть-чуть, лекарь развернул на траве затертую до дыр карту королевства Веранту.

На сей раз гончие загнали его непозволительно близко к замку Штойца. Это, конечно, было плохо: не хватало еще и Арниса впутывать в это безнадежное противостояние мага, короля, а заодно и магического конклава. С другой стороны, некромант подбросил немного провианта, чистой одежды и даже кусок лавандового мыла. К хорошему быстро привыкаешь, и Шерхему вдруг захотелось как можно чаще купаться и менять белье, но роскошь сия оставалась доступна исключительно на расстоянии дня пути от замка повелителя зомби. Дальше Арнис просто не стал бы гнать коня — даже для того, чтобы поддержать давнего приятеля.