Свобода или смерть

Аннотация
Тонкому, ироничному перу Леонида Филатова подвластны любые литературные жанры: жесткая проза и фарс, искрометные пародии и яркие лубочные сказки.Его повесть «Свобода или смерть» рассказывает о судьбе уехавшего на Запад советского интеллигента Толика Парамонова, являющегося едва ли не символом поколения «семидесятников». Автор чутко уловил характерную для наших эмигрантов парадоксальность поведения: отчаянные борцы с брежневским режимом у себя на Родине, за границей они неожиданно становились рьяными защитниками коммунистических идеалов…

Как мокрый куст сирени, тяжела, Над станцией качалась тишина, Пустая и дремотная донельзя… И вдруг — экспресс «Москва — Владивосток» Взошел, как ослепительный росток Из светового зернышка тоннеля! Экспресс, он эту ночь разворожил, Как палкой угольки, разворошил Взаимосвязь заборов, стен и кровель. Прошла минута, и остыл тоннель… И странным сгустком бликов и теней Над станцией возник девичий профиль… Но это в прошлом. А теперь пора В один из понедельников, с утра, Пересчитать накопленные даты И, кроме добрых встреч и умных книг, Подробнее припомнить некий миг, Отмеченный неясностью утраты… И сквозь валежник разных мелочей Тот давний миг забрезжит, как ручей, И тут уж не до сна тебе, философ!.. Уже зима. И на дворе мороз. И под столом уютно дремлет пес, Патлатый и седой, как Франц-Иосиф… Но вот, не в силах сам себе помочь, Ты все воспоминанья гонишь прочь, А часовая стрелка целит в полночь… Бессильна память. Бесполезна злость. Одно понятно: что-то не сбылось, Но что, когда и где — уже не вспомнишь…

1963

Светлеет море. Отступают страхи. И можно услыхать за три версты, Как треснул ворот пушкинской рубахи От хохота стихов и духоты… Минута — и луна в притихших травах В исполненный торжественности миг Откроет, как провинциальный трагик, Напудренный величественный лик. Здесь все конкретно, крупно и несложно — Из моря, скал и пляжного песка… Здесь в истину поверить невозможно — Настолько эта истина близка. Зато дана возможность в этом мире Все заново осмыслить и понять, И вдруг, узнав, что дважды два четыре, Впервые удивиться, что не пять!.. Ах дважды два?.. Не может быть сомненья!. Пусть так. Но здесь всегда бестактен тот, Кто в этом пустяковом откровенье Открытья для себя не признает. Вот истина… Она подходит ближе… Спеши всплеснуть руками, тугодум! Здесь «дважды два» нуждается в престиже, Как только что пришедшее на ум. …А женщина глядит не понимая… Она в своем неведенье права. И я шепчу ей на ухо: «Родная!» И каждый слог в отдельности: «Род-на-я!» И медленно, по буковкам: «Р-о-д-н-а-я!» …О Господи, какие есть слова!..

1963

И ветка в темноте хрустит и гнется, И громоздятся сонные грачи, И разом все невидимые гнезда Тревожно зажигаются в ночи. Чердачный кот, неряшлив и печален, С усталой морды стряхивает сны, Бредет смешной и маленький, как Чаплин, В индустриальном грохоте весны…

1964

Застенчивая синенькая будка Поеживаясь зябнет на ветру… Кассирша улыбается — как будто Раздаривает пропуски в Весну… …Хотите поглазеть на акробата? Вот он идет свободно и легко, И яркий луч, как желтая заплата, Устроился на выцветшем трико. Могучая весенняя крамола Его к прыжку подталкивает вдруг, Но тесен акробату, как камора, Для выступленья выделенный круг. Вот он, во власти юного азарта, Вниманием толпы смущен и горд. Пульнул себя в немыслимое сальто Коротким, словно выстрел, «алле-гоп!». …Довольно вам завистливо коситься, И если счастьем вы обделены, Купите на полтинник у кассирши Совсем немного цирка и весны…

1964

Неужто не гложет вас чувство вины, Седые газетные олухи? Ведь это по вашей вине пацаны Повально шагают в геологи… Юнцам желторотым вас ставят в пример Какого-то дьявола ради! Завидно вы врете, на южный манер, Как старый пройдоха Саади. Не лезьте в кумиры, прошу вас добром, — Сюда вам дороги закрыты! Напрасно вы держите грудь колесом И прячете радикулиты. Я знаю, что только лихие пески Виною болезням и бедам, Но юные судьи вас примут в штыки, Как только узнают об этом. Узнают, что вам не противен уют, Что лакомки вы и обжоры, Что все вы женаты и вам не дают Курить деспотичные жены… И все-таки вашей дорогой пойдут Семнадцатилетние мальчики: В их души заброшены и прорастут Порочные зерна романтики!..

1964

Романтики, смолите ваши мачты И задавайте корму лошадям. Моряк из Ливерпуля, Идальго из Ламанчи Кочуют по морям и площадям. Но мир бродяг неверен и обманчив, Не верьте в их веселое житье: Дрожит, как тощий мальчик, Распятое на мачте Измученное мужество мое. Мой друг совсем не думает о смерти, Но, зная, как спасти меня от бед, Он молча даст мне сердце, Возьмет и вырвет сердце — Спокойно, как троллейбусный билет. И детям пусть когда-нибудь расскажут От бед убереженные отцы, Что, в общем, и у сказок, Таких счастливых сказок, Бывают несчастливые концы.

1965

У той страны не существует карты, Она — как старый кукольный театр. Там встретит нас шарманщик папа Карло, Наговорит приветственных тирад. Как водится, предложит нам раздеться И скажет: «Утомились — не беда! Сегодня вы вернулись в ваше детство И пусть сегодня будет, как тогда. Оставьте здесь газеты и окурки, И сплетни о житейских пустяках…» Старик великолепен в новой куртке И в полосатых радужных чулках. Он все смешает — годы, дни и числа, А возраст вообще сведет на нет — И будет счастлив тем, что получился Крамольно-озорной эксперимент. Он будет рад, что мы не пьем касторки И видим по ночам цветные сны, Что наши повзрослевшие восторги Исполнены все той же новизны. Потом, как в детстве, радостен и светел Растает он в волшебном далеке. Как в детстве… Но тогда я не заметил Заштопанную дырку на чулке…

1965

Несложен мир. Совсем несложен — Мир прост. Он, в принципе, таков, Что может быть легко разложен На мудрецов и простаков. Мы — простаки. Мы в жизнь бежим. Мы верим в хлеб, в любовь и в книги. И не подсчитываем миги, Что составляют нашу жизнь. И год, как день… И день, как миг. Мы жмем сквозь беды и невзгоды И экономим чьи-то годы За счет непрожитых своих. А мудрецы глазеют вслед, Их жизнь скупа и неразменна — В ней ни рассвета, ни разбега, Ни взлета, ни паденья нет. Жизнелюбивы и юны, Они хохочут, как фальстафы, Но их начала, как фальстарты, — Однообразны и скучны. Не знать бессонниц. Пить до дна. И жить, сомненьями не мучась. Неужто это все же мудрость? Неужто все-таки она?.. Неужто можно тот же путь Пройти спокойно и без спешки? Неужто скажет кто-нибудь, Что не Колумбы мы, а пешки?.. Неужто с жертвенным огнем Несемся мы, как дурни с торбой, Дорогой хоженой и торной, Где без огня светло как днем?.. Остановиться ли? Остаться? Но в нас бесчинствует азарт: Уж коль рванули мы со старта — То нам никак нельзя назад. Мы выдыхаемся, устав, — Мы — жертвы глупого азарта, — Но, умирая, шепчем: «Старт!» И верим: не было фальстарта!..