Налюбовавшись видом гор, по которым я так соскучился, я открыл доску и увидел, что изнутри она расписана под игру в нарды. Множество треугольников по всему периметру с изображениями солнца и месяца поочередно. Подобная роспись часто встречалась у доморощенных мастеров у нас в Кашеваре. Единственная странность – то, что поле для игры в нарды тоже было нашинковано на вертикали и горизонтали, словно на меридианы и параллели, и украшено звездами. Весь орнамент походил на карту звездного неба.

Внутри доски лежали четыре бархатных мешочка с фигурками. Достав из одного мешочка фигурку слона из мутного камня, я поднял ее на свет и увидел в чреве фигурки останки какого-то жучка. Закаменевшее насекомое застыло в самом основании фигуры.

– Удивительно! – высыпав остальные фигурки, я увидел, что в каждой из них было по какому-нибудь жучку-паучку. Будто пята громоздкого слона-времени вдавила их в камень навеки.

Фигурки были сделаны из полудрагоценной породы. Кажется, из янтаря разных оттенков. Белые – более прозрачные, а черные – более мутные с зеленоватым отливом. Или наоборот. Я в геологии, как и в геополитике, ничего не понимал. В любом случае – пешки одного цвета были выполнены в виде солдатиков восточной армии. Ферзь в виде визиря, король – падишаха. Противоположные фигурки изображали какую-то европейскую армию. Это подтверждало и то, что слоны в одной армии были сделаны в виде животных, а в другой – в виде офицеров. Равно как и ладьи – в виде крепостей и галер.

На любительском уровне я мог играть как в шахматы, так и в нарды. Я уважал и ту и другую игру, и первое, что мне бросилось в глаза, когда я освободил два других бархатных мешочка, – это недокомплект нард.

Всего было двадцать четыре фишки: тринадцать белых с изображениями короны и одиннадцать темно-коричневых с изображениями коней.

«Странно, – подумал я, пробуя на ощупь кости с циферками, – может, это какая-то новая, неизвестная мне, разновидность игры?» Решив так, я начал копаться в фигурках в поисках инструкции. Но не нашел ни одного слова, если не считать, что на площади между вытянутыми треугольниками были вырезаны какие-то стихи. Я присмотрелся и прочитал:

У каждого в голове свои тараканы и муравьи, подытожил я. А особенно у коллекционеров. Стоило из-за довольно топорно выполненных фигурок ломать столько копий. Мой дядя сделал бы эту работу гораздо изящнее. Камни, как я понимал, тоже особой ценности не представляли. Конечно, стоимость янтаря немного увеличивали застывшие в нем муравьи, но не более того. Решив так, я захлопнул доску и засунул шахматы назад в кожаный портфель.

Гораздо больше меня сейчас волновало, почему Катя не брала трубку. Она, конечно, говорила, что гуляет сама по себе, как кошка, но…

Мысли о Кате странным образом сменялись в сознании загадкой шахмат, не давая уснуть. И если с Катей я пока ничего поделать не мог, то доска была у меня в руках. «Схожу-ка я с этим наборчиком на Невский», – решил я.

В силу работы ишаком я хорошо был знаком со многими на Невском. Напротив Екатерининской кирхи выставлялись художники. Я часто наблюдал, как они коротают время за игрой в шахматишки. А иногда и сам участвовал в баталиях.

Баталия – это громко сказано. Игра сводилась к тому, что все художники, один за другим, перекрикивая друг друга и подсказывая наперебой, пытались выиграть у одного колченогого художника Вани. Иногда и мне доводилось перекинуться с ним партийками.

Однажды я даже довел дело до пешечного энд-шпиля. Но тут поднялся такой гвалт советчиков, почуявших кровь старого маэстро, как будто мы играли не в шахматы, а в наперстки. В итоге у меня закружилась голова, и от излишней информации и давления извне я быстро слил финал. Так же, видел я, действуют и аферисты – кручу-верчу-обмануть-хочу, – отвлекая внимание, сбивая с панталыку и сжимая шарик меж пальцами. Пару раз по неопытности я проиграл им несколько купюр.

Единственное, что оправдывало Ваню, – он играл не на деньги. Да и суету желающих посоревноваться или поучаствовать в коллективной победе можно понять.

Узрев невозможность выиграть у Вани, я дальше лишь наблюдал за маэстро. За ходом его мысли и развитием игры. Я сидел, как ученик, возле него и наблюдал за интеллектуальной глубиной разворачивающейся картины.

– Иван, – спросил я однажды, – а почему ты не играешь на деньги?

– Я уже свое отыграл, – заметил он, – только это не принесло мне счастья. И потом, был у меня дружок, и он придумал одну фишку. Точнее, не фишку, а с виду равную позицию. И вот он предлагал сопернику сыграть на рубль, что он выиграет белыми. Соперник соглашался и проигрывал свой рубль. Тогда мой друг предлагал ту же самую позицию уже за два рубля свести в ничью черными. Соперник, зная расклад, соглашался и опять проигрывал. Но и это еще не все. Мой друг теперь уже за четыре рубля предлагал сопернику опять защищаться черными и опять выигрывал.

– И что дальше? – спросил я.

– И так много-много раз. Мой друг в советское время выиграл полмиллиона рублей. Только это тоже не принесло ему счастья.

– Почему? – не понял я.

– Поживешь – узнаешь, – ухмыльнулся Иван, – молод ты еще слишком.

И хотя я действительно был молод, а Иван годился мне в дедушки, мы, ремесленники Невского, называли друг друга по имени без отчества. Вот к нему-то, к Ване, я и решил отправиться с вопросом об игре в тринадцать и одиннадцать фишек-шашек. Я взял с собой лишь фишки-звездочки и доску, оставив красивые шахматные фигурки – а вдруг поскользнусь и разобью, – дома. К счастью, Иван еще не играл, а дописывал какой-то рисунок.