— Но ведь он может оказаться и страшным, увлечь человека на злое, — возразил Константин, на что священник, снисходительно посмотрев на князя, как на ребенка, изрек:

— А вот таких богов не бывает. Все зло только от дьявола.

Причину же своих визитов он объяснил тем, что сейчас, к сожалению, лишь у Всеведа можно найти ответы на многие вопросы — начиная с особенностей древнеславянского алфавита и письменности, которая была на Руси задолго до Кирилла и Мефодия, и заканчивая пониманием всего окружающего их мира.

А недавно отец Николай обратился к Константину с просьбой ускорить начатое Минькой производство своей бумаги — завозная была страшно дорога.

При этом он не удержался и похвастался почти по-мальчишески, что уже договорился с Всеведом и получил его разрешение на переписку древнейших рукописей, свято хранимых им и датируемых, судя по описываемым событиям, временами, намного отстоящими даже от официальной даты Сотворения мира.

В ответ же на шуточный княжеский вопрос, как может сочетаться его сан служителя христианской церкви с кипучей деятельностью по сохранению для потомков важнейших языческих документов, он кратко и серьезно ответил, что эти документы — память народа.

— А не боишься, что там обнаружится что-то противоречащее Библии и Евангелиям? Ведь их тогда в этом случае в интересах церкви надо не сохранять, а, наоборот, уничтожать? — осведомился Константин.

— Я ведь богу служу, а не церкви, — парировал выпад священник, пояснив: — Церкви можно послужить ложью, богу — нельзя.

Если же брать в целом, то все они были не просто при деле, но каждый из них именно при своем, что не могло не радовать Константина.

Впрочем, то же самое можно было сказать и про других соратников нового князя Рязани.

Доброгнева все хлопотала по своим лекарским делам, причем теперь не одна, а в окружении сразу доброго десятка девчонок, которых по настоянию Константина она сама подобрала себе из числа тех, кто посмышленее.

Выбор у нее был большой. Когда в семье каждая куна на счету, а тут не просто отдаешь дите в учебу, да еще и кормить его не надобно — поди отбейся от желающих.

Все прочие разъехались кто куда.

Евпатий Коловрат все больше занимался посольскими делами, помогая Хвощу, который один из всех бояр и остался Константину в наследство от князя Глеба.

Уборкой урожая викинги не занимались — весной они посадить ничего не успели, — но забот у Эйнара хватало.

Одни укрепления вокруг селища чего стоили, посмотрев на которые Константин пришел к выводу, что все это уже куда больше напоминает город, чем деревню, и с ходу придумал название, исходя из специфики проживающего в нем контингента.

— Пусть он зовется отныне Эйнарград, — предложил он ярлу, на что донельзя засмущавшийся гигант попросил назвать их новое место жительства как-нибудь поскромнее.

После легкой непродолжительной дискуссии окончательно было утверждено другое, более нейтральное — Северград.

Давно нагуливали жирок по привольным степям Поволжья и Таврии громадные табуны половецких коней хана Данилы Кобяковича.

Расстались они, как положено побратимам, после горячих объятий, и длились проводы довольно долго — чуть ли не неделю.

Гусляр, невзирая на все предостережения Константина, спустя пару недель, окончательно оклемавшись после мучений, перенесенных в Глебовом порубе, ушел к Ингварю — старшему сыну погибшего князя Ингваря, дабы рассказать тому обо всем, что произошло под Исадами на самом деле, и пропал.

Молодой князь пока сидел безвылазно в своем Переяславле Рязанском. По слухам, он собирал рать для похода на Константина, желая отомстить за своего отца.

Так это или нет, трудно сказать, но приехать к Константину он наотрез отказывался, ссылаясь на неотложные дела и всяческие недомогания — когда свои, а когда матери или младшего брата Давида, и одно это красноречиво говорило о многом.

К сожалению, даже слишком красноречиво и слишком о многом.

Письма, неоднократно посылаемые рязанским князем в Переяславль, тоже успеха не имели. Да и не могли они иметь этот успех, поскольку, невзирая на обилие плюсов, что подарила та памятная ночь бывшему узнику и его сотоварищам, имелся и один минус — каким-то образом успели уйти от законного и справедливого суда Константина не только ближние люди князя Глеба, но и Мосяга с Онуфрием.

Посланный в погоню отряд половцев, в сопровождении надежных княжеских людей для опознания мятежников, долго гнался за ними. Затем дороги беглецов разошлись, и потому успеха добилась лишь та часть отряда, в которой был Гремислав.

Спустя неделю он воротился в Рязань и без лишних слов бросил к ногам князя кожаный мешок, из которого выкатилась окровавленная голова боярина Мосяги.

Самый же главный изменник успел добраться до владений Ингваря, и о том, что он там наговорил молодому княжичу о событиях, произошедших в Исадах, а позже и в самой Рязани, остается только догадываться.