В 13 ч 48 мин «Goeben» прекратил бомбардировку и, соединясь со вторым судном, ушел в море. Бомбардировка никаких существенных результатов не имела: было повреждено несколько частных домов, осколком пробит борт одного из пароходов, убит один человек и ранено четверо.

Сопоставляя полученные данные, начальник отряда полагал, что целью операции неприятеля была постановка минного заграждения на путях следования судов Батумского отряда к районам обстрела побережья. «Goeben» прикрывал эту постановку и отвлекал внимание от заградителя бомбардировкой.

Бомбардировка Батума воочию доказала, с одной стороны, что крепость не имеет средств для борьбы с современными кораблями, а с другой, что впредь до установки дальнобойных орудий базирование легких сил флота на Батум невозможно. Адмирал Эбергард категорически отказывался до создания надежной зашиты гавани выделять на постоянное пребывание здесь какие-либо миноносцы, о которых сухопутное командование просило для целей наблюдения за ближайшим побережьем и для содействия частям крепостного гарнизона, выдвинутым вперед. Эта задача продолжала оставаться на «Березани» и «Дыхтау».

В свою очередь, и комендант Батума, убедившись в слабости крепости с моря, настаивал на дополнительной присылке дальнобойных орудий. Сообщая об установке 27 декабря присланных орудий, он просил командующего флотом сделать представление о присылке еще двух 254-мм орудий. Сообщая об этом в ставку, адмирал Эбергард добавлял: «Поддерживаю это ходатайство, исполнение коего позволит безболезненно базировать на Батум легкие суда, которые сильно затруднят деятельность турок у Трапезунда и к востоку от него».

Таким образом, флот как бы ручался, что с момента превращения Батума в защищенную базу он берет на себя обязательства выполнять требования армии в районе «к востоку от Трапезунда», то есть по всему побережью Лазистана.

Такое обязательство являлось совершенно логичным следствием тех доводов, которые представляло морское командование еще в мирное время, указывая на значение Батума как базы легких сил.

Представитель флота в имевших место переговорах по этому вопросу, В.К.Лукин [77] , в своих заметках о боевой деятельности Черноморского флота пишет: «Со стороны Черноморского флота указывалось, что Батумская гавань Военному ведомству понадобится, и без транспортного флота армия здесь не обойдется; что флот не в состоянии будет уделить на защиту Батума значительные силы, почему постановка нескольких дальнобойных крупных орудий крепости необходима. После целого ряда комиссий и заседаний вопрос этот был разрешен в благоприятном смысле: орудия были разрешены как для Севастополя, потому что он — база всего флота, так и для Батума как для маневренной базы миноносцев, действующих против неприятельского флота, находящегося в Трапезунде. Ко времени начала войны работы по усилению крепостей закончены не были, орудия доставлены не были, хотя было обещано доставить 229-мм пушки, приобретенные за границей уже в военное время. Все эти пушки были отправлены для обороны Петрограда и Балтийского побережья, причем даже из Севастополя были отправлены на север и береговые орудия, и орудия, предназначенные для строящегося третьего дредноута Черноморского флота. Поэтому вместо того, чтобы иметь в Батуме обеспеченную стоянку для транспортного флота, пришлось туда отделять сперва вспомогательные суда в виде вооруженных транспортов и заградителей, а затем миноносцы, и так до дивизии старых линейных кораблей включительно».

Но и впоследствии, когда операции уже развернулись и Батум сделался базой не только для флота, оперировавшего совместно с войсками приморского фронта, но и для многочисленных транспортов, питавших Кавказскую армию, его артиллерийская зашита оставалась прежней. Присылка новых орудий задерживалась: Военное ведомство отказывало, за неимением их, и советовало флоту поискать у себя.

Выделение для обороны батумского побережья столь слабых сил, какими являлись «Березань» и «Дыхтау», вызвало со стороны командования Кавказским фронтом опасения, что они не смогут противодействовать активным планам турок, накоплявших, по сведениям, силы для удара на Батум. Уже в конце октября сухопутное командование начинает проявлять первые признаки нервности под влиянием различных, обычно неверных сведений о появлении германо-турецких кораблей у побережья.

Так 10 ноября кавказское командование доносит в ставку, что с некоторых пунктов побережья замечены в море корабли неприятеля, и в этот же день командующий флотом, находившийся в море, сообщает туда же, что «за сутки никаких кораблей не обнаружено».

Неорганизованность службы наблюдения и неумение отличать свои корабли от чужих все время приводили к неправильному осведомлению берегового командования. К тому же некоторые сухопутные начальники, панически настроенные после эпизода у Лимана (см. главу 6), реагировали на все происходящее, на побережье и в море самыми невероятными сообщениями. Так 18 ноября наместник Кавказа{133} с явной тревогой телеграфирует в ставку, что «в ночь с 17-го на 18-е были замечены в море огни 22 судов, шедших мимо Батума и поста Св. Николая».

В ночь с 18-го на 19-е начальник Рионского (Поти) отряда доносит, что в Анаклии высаживается неприятельский десант.

На следующий день тремя телеграммами подряд комендант Батумской крепости уведомляет командующего флотом и ставку, что «турки в Ризе и Хопе высадили 10–15 тысяч, а с начала войны перевезли в этот район более 45 тысяч».

Подобные сообщения, естественно, вызывали недоумение и тревогу ставки, получавшей регулярные донесения от командующего флотом, что никаких транспортных перевозок за время походов в море наблюдаемо не было и что посылаемые для обхода берегов корабли ничего, кроме ничтожного каботажа, не замечали. На запрос черноморскому командованию последнее, чувствуя себя в положении обвиняемого, в резкой форме реагировало на эти сообщения, донося, что оно «убеждено в невероятности подобных фактов, так как нигде за время походов флота не было обнаружено подобного числа транспортов; кроме того, по его мнению, такие факты, как двукратное плавание слабых «Березани» и «Буга» [78] к Хопе для обстрела без всякого прикрытия является лучшим доказательством неверности циркулирующих сведений о турецких десантах».

Действительно, произведенная проверка выяснила ложность сообщенных сведений. «Излишняя нервность прибрежных властей, — добавлял адмирал Эбергард в своем ответе в ставку, — может отвлечь внимание на ложный путь от направления действительной высадки» [79] .

Взгляд этот, сообщенный главнокомандующему Кавказской армией и коменданту Батума, не способствовал установлению единства в отношениях между обоими командованиями, что неоднократно сказывалось в совместной боевой работе в дальнейшем.