Шрифт:
— Хассим… Хассим… — раздается завывающий голос.
— Что случилось? — встревожился один из чехословаков.
Все выглядело так, словно местная противовоздушная оборона объявила учебную воздушную тревогу.
— Не волнуйтесь, — успокаивает нас Смайл, — вчера умер старый еврей Хассим, кожевник. Это лишь объявление о начале похорон. Через минуту вы увидите траурный обряд.
И в самом деле!
Немного погодя у дверей каменного дома Хассима собирается процессия. Центром внимания служит осел, к спине которого привязан ангареб. Это сплетенные из веревок носилки, в них находится тело покойника. За ослом идут седовласая вдова умершего, братья и другие родственники.
Родных умершего можно отличить с первого взгляда. Голова у них обмотана куском грязноватой ткани. Родственники с жалобными, протяжными воплями бьют по голове ладонями. Вдова покойника вымазала лицо грязью и посыпала его дорожной пылью. Все хором причитают, словно по указке невидимого дирижера.
«Иа Хассим… Иа Хассим…»
Чтобы лучше видеть, мы подходим ближе и слышим причитания:
«Такова судьба».
«Господь утешит тебя, брат».
«Счастлив Хассим, он будет жить вечно».
«Завидуйте Хассиму, он смотрит в лицо господу».
Дарбука и другие местные музыкальные инструменты выводят однообразную, постоянно повторяющуюся мелодию. Звучание струн сопровождает каждое значительное событие в жизни кабила.
Так же однообразны постоянно повторяющиеся причитания. Гнусавые и лживые голоса воспевают деяния старого Хассима:
«Его уста имели лишь один язык».
«Его гири всегда были верными».
«Его ладонь была всегда раскрыта».
«Его душа жаждала справедливости».
В последний раз нестройный, разноголосый хор захлебывается в надгробном вопле, и похоронная процессия отправляется в путь. На спине у осла раскачивается ангареб с телом Хассима.
Жители Бир Зейрама собрались со всего плоскогорья. И по мере того как процессия продвигалась вперед, каждый старался хоть несколько шагов пройти рядом с покойником, держась за носилки.
Вдруг — что это?
Как будто из другого мира донесся звон колокола. Тонкий, чистый металлический звук. Мы поворачиваем головы. Пытаемся определить, откуда раздается этот звук, здесь, в центре мусульманского мира, наполненного кровной местью.
Ага, на краю селения, посреди колючих смоковниц, на крутом склоне горы, расположена небольшая часовенка — памятник христианскому миссионеру, который жил здесь в 1852–1867 годах.
Очевидно, благодаря ему чистый звон христианского колокола сопровождает сегодня старика еврея на мусульманское кладбище.
Разве не сказал сам пророк, что и христиане и евреи попадут в рай, если они жили согласно их вере и если тела их были после смерти омыты? И разве он потом не сказал, что вечно будут питаться падалью те, чьи уста признают святой ислам, но в сердцах которых нет бога?
Да, умер человек. Неважно, какого цвета была у него кожа, взывал ли он к Иисусу, Моисею или Мухаммеду. Здесь, под кабильским небосводом, у порога неба, мы тоже скорбим по поводу смерти человека. Растроганный, стоит у гроба покойника и весь Бир Зейрам.
«Прими к себе своего покорного слугу Хассима бен Нафи ибн Муссали, который, устав после скитаний по каменистым тропинкам, спускается в вечнозеленую долину. О ты, свет небес и аль-баки, вечный!»
Мы отправились к тому месту, откуда раздавался голос колокола. Небольшая колокольня, на звонке надпись:
ANA-L-HAKK
В переводе это означает: «Я есмь правда».
Каменные стены, красные цветы олеандров и колючая ограда из смоковниц выглядят притихшими на ярком фоне оранжевого алжирского заката. Виднеющиеся на горизонте женщины с сосудами на голове кажутся нереальными, словно фигуры в театре теней. Грустно, но все так торжественно и просто в Бир Зейраме, на пороге неба.
Когда капризничала свеча
Разумеется, я имею в виду запальную свечу автомобильного мотора. Но начну по порядку.
— Значит, завтра вы собираетесь выехать из Алжира. Но, господа, ведь это будет тринадцатое! — предупредил нас лифтер, облаченный в белую, обшитую золотыми галунами ливрею служащих отеля «Алетти». Один из тех, что переняли у своих хозяев и тон, и манеру держать себя, чтобы завтра же не вылететь на мостовую.
Был вечер накануне отъезда.
— Не все люди представляют собой мешок с предрассудками, mon ami, — заявил Божек. — Если вы всегда так ненавидите цифру тринадцать, то не решитесь в 2013 году и носа высунуть из дома в страхе, что межпланетный корабль упадет вам на голову. Я не говорю уже о прошлом, когда — обратите только внимание! — был 1313 год. Для меня тринадцать достаточно счастливая цифра. Я живу в доме номер 13, и как раз недавно я в тринадцатый раз серьезно влюбился.