Шрифт:
Тем, что еще осталось во мне от человека, я почувствовал стыд за свой поступок, но мне-вампиру нужна была кровь.
Последним прыжком я настиг ее — огромную прожорливую белку, которая вылезла из своей норы в поисках еды. Время замедлилось, почти остановилось, я наклонился, разорвал ей шею и запустил в нее клыки, высасывая жизнь.
Мне доводилось есть белок, когда я был человеком, и это избавило меня от чувства вины. Дома, в Мистик-Фоллз, мы с братом охотились в густых лесах, окружавших наше поместье. Большую часть года есть белок нельзя, но осенью они жиреют, а на вкус отдают орехами. Беличья кровь оказалась совсем не такой вкусной, она была вонючей и мерзкой. Это была еда — и только. Я заставил себя продолжать пить. Это была издевка, напоминание о пьянящей жидкости, текущей по человеческим венам.
С того мгновения, как Дамон убил Келли, я навсегда зарекся иметь дело с людьми. Я никогда больше не убью человека, никогда не выпью человеческой крови и никогда не полюблю человека. Каковы бы ни были мои желания, я ничего не смогу дать людям, кроме боли и смерти. Такова жизнь вампира. Такова жизнь в представлении моего брата Дамона.
В листьях вяза над головой ухнула сова. За спиной пробежал бурундук. Я опустил плечи, положив несчастную белку на землю. В ее тельце осталось так мало крови, что рана была совсем сухой, а лапки уже окоченели. Я стер с лица следы крови и шерстинки и пошел дальше в парк, оставшись наедине со своими мыслями, а вокруг меня шумел город с почти миллионным населением.
С тех пор как две недели назад я сошел с поезда, я спал в глубине парка в пещере. На бетонной плите я отмечал прошедшие дни, которые иначе сливались бы друг с другом, пустые и бессмысленные. Рядом с пещерой было огороженное пространство, куда строители сложили «полезные» обломки деревни, разрушенной для постройки Сентрал-парка, и архитектурные украшения, которые они собирались когда-нибудь установить: фонтаны, статуи без постаментов, косяки, пороги и даже могильные камни.
Я отвел от лица голую ветку — ноябрьский морозец сорвал с деревьев почти все листья — и втянул носом воздух. Скоро пойдет дождь. Я знал это и потому, что долго жил на плантации, и потому, что обостренные вампирские чувства постоянно сообщали мне самую разную информацию о мире вокруг. Переменившийся ветер принес с собой дразнящий, приторный запах ржавчины. Снова. Болезненный, металлический вкус.
Запах крови. Человеческой.
Я залез внутрь — густой запах железа был везде, он наполнял эту дыру почти ощутимым туманом. Я осмотрелся. Здесь я проводил мучительные ночи, дрожа и ворочаясь в ожидании рассвета. Снаружи, рядом с выходом, громоздились балки и двери, оставшиеся от снесенных домов и вскрытых склепов. Сверкающие белые статуи и фонтаны, которые обязательно установят в парке.
А потом я увидел. На постаменте статуи принца лежала молодая женщина, и ее белое бальное платье покрывали пятна крови.
2
В глазах все стало черно-красным, а жилы на лице напряглись от нахлынувшей Силы. Клыки выросли, быстро и жестоко прорвав десна. Я снова стал охотником и, пригнувшись, крался на цыпочках, готовясь к броску. По мере того как я приближался к ней, все чувства снова обострились, глаза ловили любую тень, ноздри раздувались, вбирая запахи. Даже кожей я чувствовал малейшие движения воздуха, изменения температуры и биение крови, означавшее жизнь. Несмотря на все зароки, мое тело готово было разорвать мягкую плоть и глотать ее квинтэссенцию.
Девушка была невысокой, но не слишком изящной. На вид ей было лет шестнадцать. Грудь неровно вздымалась в попытках вздохнуть. Темные волосы посеребрила восходящая луна. В них были шелковые цветы и ленты, которые частично оторвались; прическа растрепалась, и волосы лежали как морская пена.
Темно-красную нижнюю юбку скрывала белая ажурная верхняя. Там, где белье было порвано, обрывки багряного шелка открывали тело, демонстрируя кровь, текущую из ран на груди. Одна из замшевых перчаток осталась белой, а вторая потемнела от крови, как будто девушка пыталась заткнуть рану рукой.
Длинные подкрученные ресницы задрожали, и глаза закатились под веки. Она цеплялась за жизнь, боролась за право остаться на земле и пережить чудовищный удар.
Мои уши — более чуткие, чем у любой собаки, — легко уловили ее сердцебиение. Несмотря на всю ее силу и волю, пульс замедлялся. Между ударами проходили целые секунды.
Тук…
Тук…
Тук…
Тук…
Тук…
Весь остальной мир молчал: только я, луна и шум крови умирающей девушки. Скорее всего, она умрет в ближайшие минуты, и не от моих рук.
Я провел языком по клыкам. Я сделал все, что мог. Я поймал белку — белку, — чтобы утолить голод. Я делал все, чтобы сопротивляться темной стороне, голоду, который медленно разрушал меня изнутри. Я отказался использовать Силу.
Но запах…
Пряный, металлический, сладкий. Голова закружилась. Моей вины в нападении на нее не было. Это не из-за меня вокруг лежащего тела растекалась лужа крови. Один маленький глоточек… я уже не сделаю ей хуже…
Я вздрогнул. Сладкая боль прокатилась по позвоночнику. Мышцы напряглись и расслабились. Я сделал шаг. Теперь я был так близко, что мог прикоснуться к красной луже.