В трубке послышались частые гудки. Андрей некоторое время вслушивался в них, словно ждал, что гудки исчезнут и его таинственный собеседник вернется, но, конечно, так и не дождался. Повесил трубку, раскрыл папку. Сверху обнаружился точно такой же конверт, какой лежал на столе, а в нем деньги – аванс. Под конвертом – фотография – явно семейная и явно не новая. Кроме того, в папке Андрей нашел три сборника стихов Софьи Королевой (маленькая поэтесса, как же, как же, помнит он ее, однажды Настя с Татьяной затащили на концерт, где она выступала) и несколько листков отпечатанного текста: биографические сведения обо всех членах семейства и некоторых близких знакомых. Он бегло просмотрел бумаги, сложил в папку, тщательно затушил окурок в пепельнице и вышел из коттеджа.

Никто не должен знать о его расследовании обстоятельств убийства Екатерины Васильевны Королевой – главное условие договора. Оно связывало Андрея по рукам и ногам, совершенно не давало развернуться. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы обратиться к Бородину, хорошему знакомому и милицейскому майору, за помощью. Не мог он откровенно поговорить и с Татьяной, которая, оказывается, лично знала поэта Артемия Польского, близкого друга семьи Королевых и поэтического опекуна Сони. Не мог открыто прийти в университетскую библиотеку и, честно представившись частным детективом, выудить сведения о личной жизни, привычках, знакомствах и пристрастиях Екатерины Васильевны у ее коллег. Ничего он не мог. Как же тогда расследовать? Даже Вениамина и Дениса он посвятил в суть дела, взяв с них страшную клятву, что ни одна живая душа ни о чем не узнает. А секретарше Оле вообще пока решили ничего не рассказывать. Совещание совета сыщиков проходило за закрытыми дверями, и Оля ужасно обиделась.

В конце концов распределили силы таким образом. Дениса, он больше всех подходил на роль студента – охмурителя старых библиотечных дев, отправили в университет. Вениамин, у него давно уже болел нижний левый зуб мудрости, поехал в клинику. Андрей же пошел «устраиваться» на работу учителем права в школу, где Вероника, старшая дочь Королевых, преподавала биологию.

Результат этих карнавальных переодеваний превзошел все ожидания: и Денис, и Вениамин, и Андрей получили, не особо напрягаясь (любители обсудить чужие дела в любой организации найдутся), исчерпывающие ответы на все интересующие их вопросы. Вот только расследованию причин убийства это нисколько не помогло, потому что причин-то, как выяснилось, совершенно не было. Ни у Екатерины Васильевны, ни у ее мужа, Романа Кирилловича, любовных связей на стороне не имелось – ревность, значит, автоматически исключалась. Особого богатства в семье не наблюдалось, родственников-миллионеров, готовых вот-вот отдать Богу душу ради повышения благосостояния Королевых, не было – наследство, следовательно, как причина тоже отменялось. Стоматологический частный кабинет главы семьи не представлял никакого интереса для бандитов. Да убивать ее вообще было не за что!

А может быть, Королеву убрали как опасного свидетеля, которым она случайно стала?

Нет, тоже не вяжется. Зачем было придумывать такую сложную схему убийства: архив, взрывчатка в обогревателе? Да ее бы просто сбили машиной или стукнули по голове в темном переулке!

Что же еще?

Не ревность, не наследство, не конкурентные игры, месть тоже вряд ли. Самая обыкновенная семья, не за что зацепиться. Самая обыкновенная… Нет, не так: была бы самой обыкновенной, если бы в этой семье не появилась девочка Соня, поэт-вундеркинд, чудо-ребенок. Но она-то уж точно ни при чем.

Так кто и за что убил Королеву? Кто и за что?

В шесть часов все разошлись, офис опустел. Только Андрей уходить не торопился, хотя дома его ждала Настя и сын Сашенька – ему необходимо было побыть в одиночестве и еще раз все хорошо обдумать. Весь день длилась какая-то суета, беготня, эти идиотские наигранные разговоры с завучем школы, с учителями. Конечно, происходящее мешало, раздражало – нормальные мысли не рождались, версии не клеились. Андрей ждал: разойдется народ, он заварит себе чашечку кофе, откинется в кресле, закурит, закроет глаза – и все поймет: картина убийства выстроится, цель и причины станут ясны. И так он все это себе ярко представил, что дождаться не мог, когда наконец закончится рабочий день.

И вот он остался один. Но тут вдруг понял, что вовсе не хочет выстраивать никакие версии убийства, и кофе никакой ему не нужен, и глубокомысленное курение ни к чему – не для того, совсем не для того он так ждал уединения. Андрей закрыл дверь на ключ, опустил жалюзи, отключил телефоны и воровским каким-то движением, словно таясь от самого себя, достал сборники стихов Софьи Королевой. Да нет, какая она к черту Софья? Соня, Сонечка.

Она и тогда, на концерте, куда затащили его Настя с Татьяной, произвела на него очень сильное впечатление – не столько ее стихи, сколько она сама: этот недетский голос, этот недетский взгляд, эта совершенно недетская манера читать, – но он постарался поскорее прогнать впечатление. Слишком это было больно и отчего-то стыдно. После концерта специально пригласил Настю с Татьяной в ресторан, заказал вина, много, громко и почему-то пошло и плоско шутил. Но голос, ее, Сонин голос, никакими шутками и никаким вином заглушить было невозможно, он звучал и звучал в голове, хотелось разрыдаться, и неприятны стали подавленные Настя с Татьяной.

Проступит на ладони кровь,

И я тайком ее слижу.

Ты улыбнешься, бросишь кость —

Как волк голодный, отвернусь… —

начала озвучивать Татьяна стихи, которые не выходили из его головы, и вдруг сорвалась, всхлипнула и выбежала из-за стола.

Соня, Сонечка Королева. Он все-таки тогда смог от нее излечиться, смог избавиться, смог забыть. И вот теперь снова Соня.

Андрей разложил сборники в хронологическом порядке: пятилетний, девятилетний, тринадцатилетний. Три ступеньки недетского детства, три фотографии: пять, девять, тринадцать – история высокой болезни. Соня. Сонечка Королева – Софья Королева, если верить обложке. Теперь так просто от нее не избавишься. Мать ее, Екатерина Васильевна, самая заурядная в мире женщина, позавчера была убита, и его наняли, чтобы расследовать убийство. Почему он не отказался, не сбежал, поводов для этого было сколько угодно? Вероятно, из-за той сумасшедшей таинственной фразы, которую произнес, словно зачитал по бумажке, загадочный клиент: «Жизнь изменить, родить себе новую девочку…» Заинтриговала она его, прямо-таки загипнотизировала. Что он имел в виду? Откуда взял эту фразу? Что она значит?

Что бы ни значила, она таит в себе явную угрозу Соне. Только в чем состоит эта угроза? Вот на этот вопрос и нужно искать ответ.

Нет, не на этот, вовсе не для того его наняли. Наняли его, чтобы убийцу нашел, объектом его забот и размышлений должна быть не Соня, а ее мать. А впрочем… Он ведь – клиент, не пожелавший представиться, – передал для чего-то сборники Сониных стихов. И потом, была еще одна фраза, не менее загадочная: «Убийца и жертва могут в ходе расследования поменяться местами». Так, может, он Соню и имел в виду, может, нанял его не столько для того, чтобы найти убийцу матери, сколько для того, чтобы оградить от опасности дочь? От кого же тогда может исходить опасность?