Грязь… И все в моей жизни получилось не так, и сил нет подняться, а надо спешить. Она еще не знает, кто я на самом деле, и вдруг не успеет узнать? Да ведь и я не знаю. По ночам я один, а утром совсем другой — утро расставляет все на свои места и превращает меня в слабого и жалкого. Надо подняться, добежать и сказать. Я не убийца, но я и не слабый. Просто все в моей жизни получилось не так… Мы будем с ней счастливы, потому что я ее люблю, а тот, другой, разве может иметь какое-то значение? Только бы хватило сил добежать.

Я поднял голову, осмотрелся — чужой, незнакомый двор. Завозил руками по земле, пытаясь перевернуться на спину. Что-то мне это напомнило, но не стал тратить силы, чтобы понять. Перевернулся, помог еще немного руками и сел.

Мне даже встать удалось и найти выход из этого чужого двора. А когда оказался на улице, понял, что осталось совсем немного. Побрел потихоньку, экономя дыхание и сердце, — мне ведь еще предстоит объяснить… Я не думал о ее любовнике! Абсолютно не думал! Он был сейчас просто непреодолимой преградой, а я почему-то о нем не думал.

Вся дорожка возле его подъезда была заполнена машинами: «скорая», две милицейских, еще одна какая-то неприятная, синяя. Люди толпились и возбужденно переговаривались — так необычно много народу поздним ноябрьским вечером! Моя одежда была в грязи, но я к ним все равно подошел. Трудно сказать, что ощущал в тот момент. Страх, надежду, освобождение? Было предчувствие, но я не смел ему верить. Не смел верить, но был уверен.

— Это в какой квартире? — спросил толпу, как будто был непричастен, как будто из обыкновенного любопытства.

— В сорок четвертой. Мужчина.

Конечно, конечно.

— Зарезали, а никто и не слышал.

Взволнованная толпа не причитала, все они были по-настоящему испуганы.

— Говорят, нашла его женщина — то ли она ему любовница, то ли кто.

— Говорят, вечером все и произошло.

— Странно, что никто ничего не слышал.

— Говорят, прямо в сердце.

— Как она кричала, бедная, как кричала! То ли любовник он ей, то ли сожитель.

— У каждого своя судьба, что поделаешь?

Я почувствовал, что невероятно устал, отошел от толпы и сел на скамейку. Мысли путались, но одно было совершенно ясно: она свободна, больше никто не встанет на нашем пути.

Торопиться не стоит, у меня есть в запасе две недели. Целых две недели для подготовки к смерти — две полноценных недели жизни. И еще у меня имеется подробная инструкция, как прожить эти две недели и как потом умереть. Завтра я должна выйти на работу и написать заявление по собственному желанию в связи с переездом в другой город: видите ли, я не могу здесь больше оставаться, у меня погиб любимый человек, перемена обстановки, возможно, поможет забыть… Безутешная почти вдова, я буду говорить все эти две недели о переезде, возлагать на него надежды. Я буду говорить… Я не выдержу роли!

Я не хочу умирать — вот в чем вся суть. И уж точно не хочу умирать по инструкции. Как так случилось, что прошло уже пять лет? Я не заметила. Да ведь когда соглашалась на эти условия, разве думала о них? Тогда я тоже просто хотела жить, любой ценой. Он сказал мне: забудьте, не вы, а та, другая женщина убила ребенка, вы — невиновны, вам дается несколько лет новой жизни. И я согласилась. И жила, и действительно забыла, не думала. А теперь…

Что мне делать теперь? Я не хочу следовать его инструкциям, не хочу, не могу хладнокровно, шаг за шагом подготавливать свое убийство.

Я отказываюсь! Но он сказал, что все время будет находиться рядом и если мне станет особенно страшно, поможет. Поможет убить меня.

А кто поможет меня спасти?

Нет такого человека, разве что… За пять лет я не успела обзавестись друзьями. Есть просто знакомые, но они не помогут.

Надо бежать. Но куда? Назад, в ту, прежнюю жизнь? Ничего не получится. Те, кто знали меня там, уверены, что я умерла: пять лет назад покончила жизнь самоубийством. Не стоит мучить людей своим воскрешением. Да и потом, я действительно там умерла — ни имени, ни документов не осталось. Осталось только мое преступление. Нельзя воскресать!

Что же тогда? Подчиниться инструкции?

Еще несколько часов назад я сама, добровольно, хотела умереть. То есть не просто хотела — смерть виделась единственным выходом. Что изменилось? Гибель любимого человека перестала причинять мне боль? Не перестала. Я надеюсь, что пройдет какое-то время и боль притупится, а потом и совсем пройдет? Не надеюсь. Думаю, что когда-нибудь снова смогу стать счастливой? Не думаю. Тогда почему…

Не знаю. Но умирать я точно больше не хочу.

А спастись невозможно. Главное — обратиться за помощью не к кому. Любой из моих знакомых, даже если бы и согласился помочь, легко вычисляем. И потом, как я расскажу им все это? Пять лет назад я была совсем не я, и эта не я убила ребенка… Нет, невозможно! На это он и рассчитывал, что рассказать никому невозможно, за помощью обратиться нельзя. Он знал, что я подчинюсь, стану выполнять все инструкции, потому что выхода другого все равно у меня нет.