Дальше, по сценарию, с ними вступают в переговоры. Но «ужасные террористы» не поддаются и повторяют свои требования. Как и было предусмотрено, после паузы следует команда «Захват». В дело вступает настоящий спецназ. Бьют стёкла в «пазике», на щитах заскакивают внутрь. Дымовые шашки, крики, удары, мат. В общем, только боевыми не стреляли, а так всё по-настоящему, чтобы натурально выглядело и начальству понравилось. Тем понравилось, покивали одобрительно и пошли за территорию, праздновать за накрытым столом. После их ухода дым рассеялся, и из автобуса начали извлекать активистов с выбитыми зубами, переломанными носами, челюстями, рёбрами… Всех в крови. Зона ржала, когда эту братию тащили в санчасть. Большинство из них там и осталось, кого-то срочно увезли в больницу. Но об этом, конечно, членам комиссии не доложили.

Ночью в спальных секциях ещё долго слышался истеричный смех мужиков. И никто на них рапорт не написал. Дисциплина пошла насмарку.

За колючей проволокой убивает однообразие, скука. Но не писать же, как зэки едят, стоят на проверках, спят… Вот и бытует в народе книжно-киношный образ про места лишения свободы, в котором специально гонят жути, рассказывают про самое мрачное: насилие, беспредел, убийства. Конечно, это присутствует, но, к счастью, всё-таки редко.

Попробую передать читателю, как действительно живут в колонии. Не все, естественно, и не в каждой.

Чтобы не утомлять вас рутиной серых будней, ограничусь одним днём из своего срока. Он практически такой же, как все остальные. Изменения бывают, но незначительные.

Представьте колонию строгого режима на северо-западе России, у самой границы с Прибалтикой. Этапы маленькие, сроки у спецконтингента большие, народ меняется редко — одни и те же рожи друг другу надоели. Жилая зона разделена на три локальных участка по четыре барака. В первом живут работяги. Во втором — бомжи. В третьем — тубучёт. В четвёртом — хозяйственно-лагерная обслуга. В остальных смешанный коллектив: блатующие, мужики, активисты, обиженные. Только в нашем отряде собралась публика, которую воровской мир не хочет признавать, хотя боится и вынужден с нами считаться. Среди нас — бандиты, спортсмены и просто те, у кого всё нормально с головой и моральным настроем. Кто хорошо живёт на свободе, тот и в неволе может держать себя независимо. Сотрудники тоже вынуждены с нами считаться. Да они и так здесь спокойные. У зоны есть свои традиции, нарушения — редкость. «Смотрящие», как и везде, давно превратились в помощников администрации и следят за порядком и дисциплиной.

В нашем отряде есть «смотрящий», голимый придурок, так что всем заправляет питерский завхоз из «тамбовской» организованной преступной группировки. Его боятся даже менты. Так что у нас вообще спокойно.

Итак — лето, пять часов утра. Все спят. Просыпаюсь без будильника, по привычке. Можно не вставать до девятичасовой проверки, но мне надо на беговую дорожку. Днём народу много и жарко. Надеваю шорты, кроссовки — и вперёд, пять километров в быстром темпе. Потом турник, брусья, пресс. Отягощениями качаю только ноги. К шести утра тренировка закончена. «Шнырь» (слуга) выносит на улицу ведро холодной воды — я обливаюсь в любую погоду. В зоне — подъём. Кому не спится и кто ходит на завтрак в столовую, вылезают из-под одеял. В столовой кормят плохо: кашей на воде. Мне помощник готовит в отряде. Завтракаю. Сажусь за писанину. Статьи для журналов — для заработка. Письма родным и знакомым. В девять — построение. Все мрачные, сонные. Считают нас минут пятнадцать. До четырёх проверок не будет. Чем себя занять? Повезло: несколько человек согласились играть в волейбол. Пару часов хлопаем по мячу. На улицу из умывальника выведен шланг с водой — моемся и расходимся. Самая большая проблема — достать книжку. Местная библиотека прочитана. Даже труды Ленина. Личные книги осуждённых — тоже. Есть три вида досуга: загорать, гулять по локалке, лежать на шконке. По телевизору одно и то же. Тем более утром — неинтересная программа. Магнитофонные кассеты прослушаны по сто раз, они орут везде — и на улице, и в бараках.

Во событие — в локалку заехал самосвал!.. Привёз песок на волейбольную площадку. Многие зэки очень давно не видели машину вблизи. С восторгом её рассматривают. Застыли соляными столбами. А лица знаете какие?.. Посмотрите на соседей в кинотеатре в самый интересный момент. Но самосвал быстро уехал. Опять стало скучно. Ведь так живём уже несколько лет, впереди — ещё столько же. Видим надоевших знакомых, городим всякую чушь, типа, шутим. Те, кто поглупее, — сбиваются в стайки, пьют чифир, базарят за жизнь. Каждый старается говорить сам. Врёт, какой он крутой на свободе был. Как имел классных любовниц и костюм от Версаче (других брендов, похоже, никто не знает). Про пистолет «ТТ» с обоймой на двадцать патронов. Или заводит «бодягу» на час-полтора, как он шёл выпивать, кого встретил, к кому зашли, что говорили. Минут пять стучит себя по лбу, вспоминая, как точно звали его собутыльника, которого всё равно никто не знает, хоть Скотопидором назови, но для рассказчика — это вопрос жизни и смерти. Нам с такими неинтересно. Чем бы заняться? Вот! Два кота столкнулись, собираются драться, завывают. Все зэки побросали свои дела, замерли, тишина. Коты расходятся. У осуждённых опять галдёж. Пойду поем. После гуляю со знакомым. Обсуждаем давно пережитое, прочитанное. Но у нас обо всём давно переговорено. Час сплю.

Кое-как дожил до проверки. Стоим по пятёркам, сплетничаем про дурные рожи ментов, про их стрёмные причёски и ботинки. Ко мне пристал начальник отряда. Спросил, почему я в светлых брюках на построении. Так мне всё равно: если положено, хоть скафандр на себя надену. Знаю, что не прав. Можно сказать, что тёмные штаны в стирке, но здесь такая возможность порамсить [11] , потрепать нервы, какие-то эмоции испытать. Начинаю пререкаться. Отрядник понимает, что спорить бесполезно, и уходит. Проверка закончена. Опять скука. Нет, приятели нашли забаву, пойду посмотрю. Притащили в нашу спальную секцию осуждённого. На воле он был священником. Когда сел за мошенничество, его лишили сана. Но он до сих нор играет роль святоши, хотя та ещё бестия.

Похож он на гоголевского дьячка с «Вечеров на хуторе близ Диканьки». И имя у него опереточное — Досифей. К нам же кличут «обиженного» «Светку». Это зэк лет сорока, с наколками на лице, страшный, как моя жизнь. В зоне нет беспредела, молодых и смазливых не «опускают», так что «Светка» — «королева бала». Он привык к своему статусу, его трахнули впервые лет двадцать назад. Начинаются приколы. «Петуху» велят: «Расскажи, как тебя поп любил в попу». Педик понимает, что Досифей ему ничего плохого не сделает, ни сейчас, ни потом, и открывает представление. В принципе, правдивое, но на свой лад. «Светка» закатывает глаза, заламывает руки и театрально восклицает: «О, это такой мужчина! Я стою вот так (падает на четыре кости), а он, как маньяк, вцепился мне в плечи и давай „жарить“. На что уж я привычная, но после него еле хожу и „манжеты“ не держат (непроизвольно пердит)».

Этот восторженный монолог сексуальный проказник Досифей пробует прервать дикими визгами: «Врёшь, анафема! Тьфу на тебя, нехристь! Пустите меня, уйду я!» (Его держит, приобняв, огромный «качок»). «Светка» оскорблён в лучших чувствах, патетически восклицает: «Перекрестись, что я вру!» Поп-расстрига сыплет проклятиями. В общем, забавно, но всё это я видел с разными вариациями раз пять.

Размышляю, чем заняться. Длительное свидание будет только через месяц. Посылка через два дня. Надо поужинать. После захожу к барыге (спекулянту), он же дневальный в нашем отряде. Так-то мне ничего не надо, но от нечего делать интересуюсь товаром. Барыга в знак особою расположения продаёт мне дефицит — шоколадное масло. Обычно нормальных продуктов у него не найдёшь. Просто я иногда отдаю ему журналы, которые присылают из редакции. Он их подгоняет ментам, и те его меньше трясут. Спекулянт ещё раз предлагает всякие шмотки. У меня своих два баула, но скуки ради смотрю «сэконд хэнд». Всё развлечение. Беру шоколадное масло и иду в гости, в соседний отряд. Пьём чай со знакомым, говорим обо всём. Спускаюсь по лестнице, у кладовой три зэка предлагают по знакомству обслужиться вне очереди. В кандейке работает «петух» по кличке «Килька», исполняет минет. Он ещё страшнее «Светки» — лучше волка мороженого иметь. Отшучиваюсь, что я Кильку в голодный год за «КамАЗ» с блинами трахать не буду.