Я с улыбкой заметил, что мой отец также является генералом, и предложил в связи с этим выпить еще по кружке пива.

После этого молодой китаец окончательно расслабился. Ему явно нравилась и приятная атмосфера ресторана, и возможность насладиться вкусной едой. Я же между делом поведал ему о сталинских репрессиях, дав понять, что в судьбах наших стран много общего и поэтому мы должны помогать друг другу. Студент сочувственно кивал, слегка прикрыв глаза и, конечно, не понимая, что я имею в виду одну только шпионскую помощь!

Наконец было съедено и мороженое, и китаец с тоской посмотрел на лежащий рядом учебник. Чувствовалось, что ему совсем не хочется открывать его!..

— Ну какое может быть занятие языком после пива! Проведем урок в следующий раз! — покровительственно улыбнулся я и тем не менее протянул ему десятитысячный банкнот в качестве платы за урок, как и бы по оговорено при встрече. С благодарностью посмотрев на меня, студент принял деньги. Я же понял, что завербовать его будет очень легко…

На следующем уроке, который состоялся в другом ресторане через неделю, мы выучили китайский счет от одного до десяти, и я вновь заплатил ему десять тысяч. Таким образом, за изучение каждой цифры было заплачено по тысяче иен. Столь высокой платы языковых занятий не существует наверное, больше нигде в мире!..

Получив деньги и потягивая сакэ, студент открыл мне свою величайшую тайну. Оглядевшись по сторонам, он сообщил, что не верит в коммунизм и хочет после окончания учебы попросить политического убежища в США.

«Вот там-то мы и используем тебя как агента!» — удовлетворенно подумал я.

— Напишите-ка мне в качестве журналистского справочного материала список членов бюро партийной организации компартии Китая в посольстве! Я заплачу вам за него тридцать тысяч, — предложил я.

Студент с готовностью согласился и на следующее занятие принес интересовавший меня список.

Я сверил его с официальным списком дипломатического состава китайского посольства. По чти все имена, указанные студентом, в нем значились. Следовательно, студент не врал. Те же, которые не вошли в его список, очевидно, относились к техническому персоналу посольства, и среди них находились замаскированные партийные бюрократы, пребывавшие в капиталистической стране под видом дворников и шоферов. Они-то и осуществляли контроль за мыслями и действиями своих соплеменников.

Такой прием был заимствован китайцами тоже у нас, советских товарищей! Помню, как на выставке «Сибирь» в Токио, в скромном кабинете рядом с дирекцией, сидел, целыми днями ничего не делая, ехидный старичок. Он числился всего-навсего начальником транспортной группы, в действительности же у шоферов имелся другой начальник, а перед бездельником-старичком все советские служащие расшаркивались с подобострастной улыбкой. Он был замаскированным работником Московского горкома КПСС и здесь, в Токио, составлял на сотрудников выставки политические характеристики, способные перечеркнуть их судьбу…

СССР и Китаю, этим двум коммунистическим гигантам, присуще большое сходство. Порой это сходство доходит до смешного, поскольку весь уклад государственной жизни воспринят Китаем от Советского Союза в маоистский период. Там до сих пор сохранились названия некоторых старых промышленных министерств, у нас давно отмененных, а у правление правительственной охраны китайского КГБ даже носило номер восемь — говорят, как у нас при Сталине (потом оно стало именоваться девятым).

Разумеется, список членов партийного бюро китайского посольства не являлся тайной для китайских студентов стажировавшихся в Японии. Но передача такого списка иностранцу была совершенно недопустима. Точно такой же порядок существовал и в посольстве СССР. Таким образом мы, советские разведчики, сознательно использовали запреты, рожденные тоталитарным идеологическим государством, для того, чтобы создавать на всякий случай компрометирующий материал для других коммунистов, граждан нашего бывшего друга и младшего брата — Китая! Больший идиотизм трудно было себе представить! В то же время во всем Токио только одни мы, советские люди и китайцы, осознавали всю разрушительную мощь этих мелких условностей и ценили, и понимали их. Японцам же, в том числе полицейским, они были попросту непонятны, и мы могли в этом смысле не опасаться их. Действительно, с точки зрения японской контрразведки передача китайцем официальному советскому представителю списка членов партийного бюро посольства КНР не является компрометирующим его материалом. А с точки зрения советского КГБ еще как является! И китайского КГБ тоже…

Через несколько месяцев у меня появилось около десяти преподавателей китайского языка! Мы встречались в разных ресторанах и никогда не продвигались дальше одного-двух занятий. После этого я, ссылаясь то на усталость, то на поздний час, переводил разговор на другую тему, но плату за занятие все же вручал. Все мои учителя до единого ее брали, преступая в этот момент невидимую черту, отделяющую занятия языком от чего-то другого, тайного, для которого занятия служили лишь прикрытием.

Опыт установления и развития контактов с китайцами получил высокую оценку и в токийской резидентуре, и в Москве, в штаб-квартире разведки, куда я направлял подробные отчеты.

В один из дней из Москвы поступило инструктивное письмо, подписанное самим начальником разведки Владимиром Крючковым. Оно было озаглавлено так: «Национально-психологические особенности разработки и вербовки китайцев». Вначале был, как положено, указан список городов, в чьи резидентуры это письмо было направлено. В этом списке фигурировали все главные столицы мира — Лондон и Вашингтон, Париж и Нью-Йорк, Токио и, конечно, Пекин.

Пробежав глазами письмо, я вздрогнул, словно бы услыхав записанный на магнитофон собственный голос. Оно явно носило черты моего литературного стиля!..