–Честное слово, мне жаль, что все так получилось, – наконец выдавила Шелби. В глазах ее стояли слезы.

Эта фраза – наверно, это и есть то самое извинение, на какое Шелби только была способна, печально подумала Серена. За ними не стоит никакого раскаяния, никакого сожаления по поводу того, что произошло. Шелби была не из тех, кто готов признать свою вину. Она была как тот воришка, который сожалел, что попался на краже, а не о том, что совершил преступление. Ей просто было жаль, что все так получилось.

–Мне тоже, – печально откликнулась Серена, прекрасно понимая, что обе имеют в виду совершенно разные вещи.

Неожиданно черная бездна, царившая в ее душе, наполнилась самыми разными чувствами – как будто внутри ее прорвало плотину – и, как она сказала в ответ на первый вопрос Шелби, самым сильным из них была горечь. Да, внешне они похожи, но что бы там ни было между ними, теперь оно умерло, и ею владела лишь скорбь по потерянной душе.

–Честное слово, Серена, – прошептала Шелби, все еще глядя на их отражение в зеркале. – На тебя жутко смотреть.

–Ничего, все пройдет.

–Наверно, ты права, пройдет.

–А вы как?

–Ничего, как-нибудь справимся, – ответила Шелби, с вызовом вскинув подбородок, и отошла на шаг назад. Расстояние между ними увеличилось, а ее отражение в зеркале сделалось меньше. Когда она наконец дошла до двери и взялась за дверную ручку, Серена обрела голос.

–Шелби! – Их взгляды снова встретились. – Смотри, береги себя.

По щеке сестры скатилась одинокая слеза, губ коснулась слабая улыбка.

–Ты тоже.

Серена проводила сестру взглядом. Ощущение было такое, будто она теряет частичку самой себя – частичку, о существовании которой она раньше даже не догадывалась. Затем, валясь с ног от усталости, она заползла в постель, все так же прижимая к себе рубашку Лаки, свернулась калачиком и сделала то единственное, что у нее хорошо получалось в эти дни, – лила слезы до тех пор, пока сон не сморил ее.

Гиффорд неслышно проскользнул в комнату. Поставив на комод тарелку, он обошел кровать, чтобы взглянуть на спящую внучку. Серена то и дело всхлипывала во сне, а щеки ее все еще были мокрыми от слез. К груди она прижимала мужскую рабочую рубашку. Гиффорду тотчас вспомнилось, как в детстве она таскала за собой по дому старое желтое одеяло.

Ему вспомнился день, когда они хоронили ее мать. В тот вечер он так же проскользнул в детскую, чтобы проверить, как там спят его внучки. Роберту это даже не пришло в голову, так как он все еще был погружен в скорбь. Когда он вошел к ним в спальню, Серена лежала поверх одеяла. Она даже не сняла с себя черное бархатное платьице и белые колготки, в которых присутствовала на похоронах. На одной ноге – черная лакированная туфелька, вторая валяется рядом с кроватью. Тогда ее щеки тоже блестели от слез, и она прижимала к груди старое дырявое одеяло.

Он помнил это, как будто то было вчера, хотя сегодня груз прожитых лет давил на него с особой силой. С тех пор любовь к внучке ничуть не ослабела в его сердце – хотя Серена уже не девочка, а взрослая женщина, а жизнь сделала их отношения далеко не безоблачными. Он по-прежнему остро чувствовал ее боль, словно был с ней единым целым. Его собственные душевные муки по поводу того, что наделала Шелби, были тем острее, что он знал, какой болью все это отозвалось в сердце Серены. Видеть же ее страдания по поводу бегства Лаки было выше его сил. Того гляди у него самого не выдержит сердце.

Гиффорд понимал, что все эти годы был не слишком с ней ласков – если не сказать откровенно суров. Но что бы он ни делал, он делал это исключительно из любви к ней, и потому, глядя, как она мучается, он чувствовал, как его собственное сердце обливается кровью. Увы, не в его силах изменить то, что произошло между ними, равно как не может он убрать пропасть между ней и Шелби. Единственное, что он в состоянии сделать, – это вправить мозги этому наглецу каджуну. Более того, в данной ситуации это было бы очень даже кстати.

Осторожно, стараясь не разбудить Серену, он наклонился над ней и поправил одеяло. Затем, еще раз на прощание посмотрев на нее, медленно повернулся и старческой походкой вышел из комнаты. Проходя мимо комода, захватил тарелку с ужином и, прежде чем выйти за дверь, выключил свет.

Лаки в последний раз проверил веревку, привязанную к носу полузатопленной лодки, затем не торопясь вылез из воды на берег. День был жаркий, настоящее адское пекло. Несмотря на влажность, солнце нещадно палило обнаженную спину, которая уже давно из бронзовой сделалась темно-коричневой. Пот катился градом. Натянув на руки старые кожаные перчатки, он взялся за конец веревки, который до этого обмотал вокруг ствола огромного дерева. И хотя веревка резала руки даже сквозь перчатки, взялся за работу.