Принятые на районных партконференциях резолюции по вопросу об отношении к линии ЦК по платформам от 5 и 25 декабря 1923 года показали, что большинство коммунистов московской организации— 65,2 % одобряют линию ЦК, за оппозицию высказались соответственно 34,8 %. Хамовнический район стал единственным, где в райком прошло большинство от оппозиции. Районные партконференции определили состав и настроение 11-й московской губконференции в начале января, где из 407 делегатов за Цека определились 325, за оппозицию — 61 человек. Губконференция по докладу Каменева и содокладу Преображенского всецело одобрила линию ЦК и высказалась против всех фракций и группировок в партии, объявив действия и предложения оппозиции ошибочными.

В дискуссии помимо двух упомянутых составляющих: бюрократия против Центрального комитета и низы против бюрократии, выделилась особенная линия — военные против партийных за своего любимого вождя Троцкого. Помимо прочего дискуссия по ведомствам показала, что позиции Троцкого были сильнее всего там, где он являлся или когда-то был руководителем. Он умел быть популярным среди своих подчиненных и своих не забывал. Так, 75 % ячейки НКПС выступили за оппозицию, поддержав своего бывшего наркома. Но совершенно особой статьей в ходе дискуссии стали события в армейской среде. Вторая половина 1923 года вообще оставила после себя множество точек жесткого соприкосновения армейских и партийных интересов, в которых сепаратизм Военведа преломился о волю партаппарата.

Важным эпизодом стали осенние сборы территориальных частей Красной армии. Сборы по стране прошли более менее удовлетворительно, но в столицах они послужили поводом для обострения конфликта между политуправлениями армии и столичными парткомами. Эта сфера к тому времени не была достаточно размежевана и отрегулирована, развивалось соперничество между политорганами и парткомами за политическое влияние в казармах. В 1923 году партаппарат активно стремился овладеть руководством ячейками РКСМ в армии и на флоте. Политорганы армии старались не пускать партийные комитеты в воинские части, ссылаясь на постановления съездов РКП(б), которые установили, что политорганы армии приравнены к общепартийным органам и полностью руководят всей партийной работой по военной линии.

Партийные комитеты, давно привыкшие чувствовать себя полновластными хозяевами, считали положение ненормальным, когда на их территории имеются зоны, скрытые от их политического влияния и защищенные толстыми стенами казарм от их руководящих указаний. Армейский ведомственный сепаратизм раздражал и пугал, поэтому некоторые парткомы посчитали, что начинающиеся регулярные террсборы (призыв гражданских на краткосрочные военные сборы) являются хорошим поводом и средством для подрыва военведовской автономии. Они решили показать, кто здесь хозяин.

В результате, в некоторых очень важных городах, в частности в Москве, первые террсборы прошли из рук вон плохо, сопровождались недовольством призываемых, провокационными толками о близкой войне и, как следствие, дали массууклонистов. Политическое и военное значение сборов по столице оказалось напрочь смазанным. В конце октября начпура Антонов-Овсеенко направил в Оргбюро резкое письмо с протестом против позиции московского комитета партии в кампании сборов и возложил всю ответственность за провальное проведение сборов на МК РКП(б) [631] . Главным образом ПУР был возмущен позицией МК, который исходил из того, что ему принадлежит руководство всей партийной работой в воинских частях в столице и что за политорганами армии остается только культурно-просветительный сектор. Антонов-Овсеенко требовал, чтобы МК ликвидировал созданный им институт военных организаторов для работы в частях.

Это письмо было выпадом не только в адрес МК. Чего хорошего мог ожидать ПУР по этому вопросу от сталинского Оргбюро? Естественно, комиссию, в которой бы преобладало мнение Секретариата и терпело унижение достоинство ПУРа. Так оно и вышло. На заседания комиссии Цека о формах взаимоотношений между парторганизациями и военно-политическими органами в Москве и назначенные доклады в Оргбюро Антонов-Овсеенко демонстративно не являлся. В конце концов, Секретариат согласился на то, чтобы принять доклад о предстоящих весенних территориальных сборах от помначпура Павловского. Из его сообщения выяснилось, что помимо Москвы, невнимательное отношение к сборам было проявлено со стороны воронежского и екатеринославского губкомов. Но исключительно неприязненные отношения сложились между штабом петроградского военного округа и петроградским губкомом [632] .

Постановление Секретариата от 16 ноября, адресованное парткомам, было выдержано в духе товарищеской корректности: издать, обязать, оказать, предложить, поддержать и т. п. Парткомам было вменено в обязанность оказывать поддержку сборам решительно во всем. Текст постановления умалчивал лишь о том, что секретарям должно было быть понятно и без слов. Поддержку следует обращать в пользу неуклонного усиления позиций парткомов в армейской среде. Кроме этого ПУРу было отказано в самой малости, в просьбе призывать коммунистов на сборы на неделю раньше основного контингента для политинструктажа. Секретариат понял эту просьбу по-своему. Решено, что инструктаж коммунистов конечно необходим, но проводить его должен партком и перед призывом на сборы [633] .

Шла борьба за умы переменного контингента — либо он будет приносить в армию идеи общепартийного руководства, либо он будет выносить оттуда в общество установки армейского командования. Кстати, в эти дни, в видах этой борьбы Оргбюро по рекомендации Совещания завотделами признало необходимым учредить военно-политическую газету на паях с ПУРом, предполагая усиление идеологического влияния партии на армию. Отсюда берет свое начало известная газета «Красная звезда», номера которой стали выходить с нового 1924 года в самый разгар схватки партийного и армейского руководства.