– Я вез пару сумок с вещами, которые надеялся реализовать, – говорил Олег, не отрывая взгляда от шоссе. – Угадай, кому я позвонил, едва приехав в столицу?

– Понимаю, Лыгину, – отозвалась женщина.

– Верно. Тогда и имел честь познакомиться. Первое впечатление было сильное, ничего не скажешь! Я слушал его, как дельфийского оракула, боялся перебить, слово вставить… Это был главный авторитет на моем тернистом пути… И признаться, единственный в своем роде. Улавливаешь, о чем я?

Александра молча кивнула, спрятав пол-лица под высоко натянутым воротником свитера.

– Я продал ему половину своего барахла, и он дал мне несколько контактов, благодаря которым я сбыл и остальное. Все сложилось удачно. Я-то сперва не думал остаться в Москве надолго, но вышло иначе. Задержался, оброс знакомыми, освоился…

– А Лыгин? – нетерпеливо спросила художница.

– Его я видел часто. И каждый раз он меня удивлял. Просил найти редкие вещи или книги, а сам, не моргнув, избавлялся от еще более редкостных ценностей. Причем сумма сделки его не волновала.

– Синдром шимпанзе, – мрачно прокомментировала Александра.

– Именно, – согласился мужчина. – Я никак не мог понять, чем он конкретно интересуется. У каждого ведь есть свой конек. Любимая эпоха или тип вещей, мастера, наконец… Этот был как будто всеяден… Подавай ему все подряд – светские книги, религиозные, географические карты времен Елизаветы Английской, флаконы для благовоний, вышивки, кружева, предметы туалета… А потом его как будто тошнило всеми этими богатствами – он фонтаном изрыгал их обратно на меня, приказывал избавиться, продать поскорее… Он был похож на обжору, который кошмарно объелся всем без разбору и его вывернуло наизнанку. А через несколько минут обжора снова готов набивать брюхо!

Олег признался, что, хотя благодаря странностям Лыгина удавалось немало зарабатывать на его прихотях, сотрудничество с этим человеком быстро сделалось ему в тягость.

– …Несусветный скептик, самодур, порой даже хам. До омерзения скрытен. Говорить с ним было невозможно. Он признавал один стиль отношений: выполняй все его желания или катись! Со мной никто бы не посмел так обращаться… Я себя презирал за то, что терплю его выходки… Он стал для меня неким наркотиком. Чувствуешь, что от этой отравы нужно держаться подальше, но зависимость наступила, и время от времени снова тянет отравиться… И ненавидеть себя за слабоволие!

– О, я понимаю, – шепнула женщина в воротник свитера так тихо, что собеседник не услышал.

– Я не знал, что и думать о нем, пока меня не просветила Светлана. Как-то, в самом начале знакомства, я приехал к ним с заказанными вещами, а Лыгина черти унесли за границу. Предупредить меня наш «господин барон», конечно, не удосужился. Челядь, мол, для того и создана, чтобы регулярно получать по морде от господина! И вот Светлана должна была с ним созваниваться через третьих лиц, спрашивать, как со мной расплатиться и где взять деньги, потому что он увез всю наличность, а банковский счет оказался пуст. И я просидел у них целый день. С Лизой тогда же познакомился… Пришла из школы, смешная такая первоклашка, с рыжими косичками и тяжеленным рюкзаком. Ее няня привела. Помню, Лиза сделала мне книксен, такой глубокий, что чуть не упала. Дочь своего отца, что тут скажешь… А Светлана между кофе и звонками выложила мне всю подноготную мужа. Поговорить было не с кем, видно…

Тогда Олег впервые узнал неординарную историю своего клиента и покровителя. Рассказ о военнопленном, перед которым не устояла жена генерала, Александра уже от него слышала, но сейчас выяснились новые подробности. В частности, военнопленный оказался представителем одного из старейших дворянских родов Германии, бароном Карлом Варнбюлером. Красивый, великолепно образованный, воспитанный в рыцарских традициях, чуть ли не принц… Как перед ним могла устоять женщина, и до войны-то не любившая мужиковатого супруга, а теперь еще и глубоко убежденная в том, что генерал, как многие его высокопоставленные сослуживцы, вовсю развлекается с фронтовыми подругами? До нее стороной доходили вести о его изменах. Барон Варнбюлер, как особо себя не запятнавший и притом лояльно относившийся к советскому строю, пользовался поблажками в лагерном режиме и бывал в офицерском клубе на танцах. Там они и познакомились. Он читал очарованной жене генерала стихи Гейне и тут же переводил их на русский, в самых сложных местах переходя со слов на поцелуи. Результатом ухаживаний стал ребенок. История из анекдота превратилась в скандал. Развязка была самая печальная. Влюбленные разлучились, генералу пришлось искупать женин грех в лагере. А женщине, уж неизвестно в силу каких причин не получившей срока, после предстояло отбывать пожизненную каторгу в браке с ненавистным и озлобленным против нее мужем и с незаконным, пусть не по метрике, а по сути, ребенком на руках. В душе она носила вечный страх – вдруг кто вспомнит эту историю, намекнет, попрекнет?

– Но видно, генеральша все же гордилась своим отпрыском, раз нашептала ему на ушко, что не мужицких он кровей, – хмыкнул Олег, останавливая джип перед светофором. Приближалась Москва, все чаще приходилось ждать в пробках. – И Лыгин вбил себе в голову, что он на порядок всех умнее, лучше и благороднее. Кстати, папаша-то его, барон Варнбюлер, не был таким заносчивым. Он-то понимал, что тот, кто хочет жить долго, должен держать голову пониже… Лагерь этому быстро учит!

– Барон Варнбюлер, – проговорила Александра, – а дальше как? Фон унд цу Хемминген?

– Что? – насторожился мужчина. – Как ты узнала? Лыгин тебе рассказывал?!

– Ни слова. Но у него хранилась коллекция, принадлежавшая этому барону. С нее и началась наша эпопея. Прекрасное собрание шкатулок… Лыгин говорил, будто бы ее вывез из Германии некий генерал, и спихнул за смешные деньги, потому что цены ей не знал.

Олег поморщился, скривив лицо словно от зубной боли:

– Несусветная ересь! Я ведь отлично знаю, о какой коллекции ты говоришь, Саша! История эта – ложь. Шкатулки я высмотрел по немецкому каталогу, а в Германии на аукционе мне помогал старый приятель. Товар прибыл в Москву с курьером, в застрахованной посылке. Банально и очень удобно. Да и не такие уж они были редкие.