— Он не сломал ему лапку? — донесся до Саймона озабоченный голос Лейлы. — Бедненький Топаз, он на тебя сел!

— Все лапки у нас целы, — отозвался Эмми, — я проверил. Не надо так дрожать, маленький, успокойся.

Сел на Топаза. На эту воплощенную мерзость… Саймон ощутил рвотные позывы. Эмми и Лейла на него не смотрели: Медо гладил вцепившуюся в чешуйчатый жилет тварь и бормотал что-то нежное, девушка ему вторила.

— Он меня ужалил! — крикнул Клисс. — Помогите, скорее!

Его проигнорировали. Словно он находился один в пустой комнате, и перед ним разворачивалось действие голографического фильма, яркий безучастный мираж. Есть ли смысл просить помощи у миража?

— …Топаз еще не взрослый, — объяснял Лейле Медо. — Детеныш. Боюсь, из-за Клисса он получил психическую травму. Идем, погуляем с ним в оранжерее, это должно его успокоить.

Директор дотронулся до встроенного в подлокотник пульта, кресло развернулось, поплыло к двери. Лейла шла рядом, положив ладонь на хромированную раму, ласковая и деловитая, как медсестра в дорогой клинике.

— А я как же? — прорыдал им вслед Саймон. — Мне нужна медицинская помощь!

Никто не оглянулся, только Топаз сердито зашипел.

— Почему он так орет? — донесся из коридора заинтересованный голос Хинара.

— Топаз его укусил, — негромкий смех Эмми. — Окажи ему первую помощь.

Сквозь застилающие глаза слезы Саймон увидел в дверном проеме шиайтианина, тот скалил зубы в недоброй улыбке — изнуренный долгими постами худой дьявол в потрепанных джинсах, желтокожий и желтоволосый.

— Вставай!

Левая нога занемела, раздираемое пульсирующей болью бедро казалось тяжелым и горячим.

— Что-нибудь для транспортировки… — прохрипел Саймон. — Есть еще одно кресло, как у босса?

— Пойдешь сам.

— Я не могу! Мне нужна анестезия.

Хинар засунул руки в карманы, прислонился к косяку.

— Когда ты восемь лет назад подстрелил меня с воздуха, ты спалил мне кожу и мясо на спине. Я корчился и выл на песке среди других таких же обгоревших, без всякой анестезии, пока за нами не прилетела «Скорая помощь». Хочешь лечиться — вставай, никто тебя на руках не понесет.

— Эмми сказал, чтобы ты мне помог, — напомнил Саймон.

— Он не сказал, чтобы я сделал это немедленно, — ухмыльнулся шиайтианин.

Саймон все-таки сумел подняться на ноги и доплестись до комнаты с медавтоматом, спотыкаясь, держась за стенку. Впереди — избавление от мучений, только это знание и вело его сквозь адскую муть сузившегося до размеров коридора затуманенного пространства.

Бедро покраснело, сбоку вздулся твердый багровый бугорок величиной с фасолину. Медавтомат сделал Саймону несколько инъекций — противоядие, анестезия, антиаллерген, общеукрепляющие препараты; прилепил к «фасолине» специальный губчатый пластырь.

Хинар, пока шло лечение, весело насвистывал, потом проводил его обратно, втолкнул в комнату и запер дверь. Несмотря на лекарства, бедро побаливало, и онемение до конца не отпустило. Хотелось прилечь, но посреди кушетки зияла безобразная дыра. Саймон всхлипнул и выругался, собрал разбросанные куски синтелона, кое-как напихал в отверстие. Прикрыл сверху курткой — у него не было даже одеяла. Не снимая обуви, растянулся на кушетке.

Топаза он когда-нибудь убьет. Или пришибет, или пристрелит. Саймон не знал, выпадет ли ему случай безнаказанно разделаться с мерзким созданием, но думать о мести было сладко.

— Я вот здесь ему отметину оставила, — Тина провела пальцем по правому уху. — Острым осколком, как раз перед тем, как он швырнул в меня свою чертову сетку.

— Если он ранен — это примета, — встрепенулся Поль. — Надо сообщить на Ниар, вдруг поймают. Зря мы сразу не сообщили…

— А толку? Он ведь не будет разгуливать по улицам в таком виде. Сейчас он забился в одну из своих потайных нор с медицинской аппаратурой и не вылезет оттуда, пока все не придет в норму. Да он и регенерацию наверняка освоил не хуже, чем мы с тобой.

За окном шел снег, белые хлопья скользили сплошным потоком, его то и дело разрывали курсирующие по горизонтальным траекториям видеозонды президентской службы безопасности. Окно — прорезанная в толстой стене арка с тройным стеклом без переплета — было настолько прозрачно, что возникала иллюзия отсутствия преграды: протяни руку, и почувствуешь нежные прикосновения снежинок. На самом деле преграда была, и еще какая. Тина могла бы пробить кулаком сверхпрочное стекло, но человек с немодифицированным организмом скорее рассадил бы кулак о почти невидимую несокрушимую плоскость.