— Я ведь объяснял уже. — Ермолаев-Белецкий поморщился, будто и от легкой обиды, но, видно, понял: вопрошали его о вещах, безусловно, наизначительнейших. — Вероятные линии будущего почерпнуты мной исключительно из универсальности здешнего мира, хотя некоторые детали я получал порой по переписке. Но все равно, от корреспондентов, проживавших в городах, подобных нашему. Поэтому, с большой долей уверенности, могу утверждать — да, реконструкции грядущих заключительных трудов Антона Павловича взяты мной не из головы.

— А вам не кажется странным, что речь в одном из рассказов идет о городе Дорог? Хотя Чехов наверняка никогда в здешних пределах не бывал? — задал Яромир решающий вопрос.

— Понятия не имею, о чем там идет речь. Я воссоздаю личность, а не обстоятельства места. Может, Антон Павлович в апофеозе своей жизни и пришел бы в наш град, и может, написал бы то, что написал за него я. — Ермолаев-Белецкий раздраженно отодвинул от себя пустой карандашный стакан. — Если вам сгодится на кой-нибудь ляд моя пачкотня, отлично! Я готов признать некоторое оправдание собственным стараниям, и, стало быть, рабочие часы потрачены не впустую. Но учтите! Я не справочная Господа Бога или Вселенского Устроительного Разума. Нашли нечто для себя полезное, так пользуйтесь! Или сберегите и несите дальше. Однако не пытайте меня, зачем и для чего ВАМ это нужно!

Яромир отвечать не захотел, отнюдь не потому, что сказать было нечего. И то правда, с какой стати морочить голову человеку, к его заботам причастному лишь косвенно? Поэтому следующую реплику господин заводской сторож произнес на отвлеченную тему:

— Удивительное дело — Доктор сбежал сразу же, едва в городе пошел снег. Вы не находите?

— Не нахожу, — отчего-то сквозь зубы, точнее сквозь «моржовые» усы, ответил ему Ермолаев-Белецкий. — Удивительно не то, что Доктор сбежал, это как раз понятно. Удивительно, что вы остались.

— А разве был иной вариант? — искренне недопонял Яромир.

— Простодушие порой опасная черта, — по-прежнему нелюбезно сказал почтмейстер… И вдруг выпалил неожиданное: — Собственно, какого черта вы остались?

— То есть… Что значит, какого черта? Я, знаете ли, не привык — натворил делов и в кусты. — Яромир несколько повысил голос, даже привстал с подушки.

— Да сядьте, бога ради! Тоже мне, Аника-воин. Не вы натворили делов! Не вы! Науськали вас, как дворового пса на кость. А кость-то чужая! Главный виновник торжества давно фью-ють, только его и видали! — Ермолаев-Белецкий в сердцах шваркнул деревянной карандашницей о пол, увесистая посудина раскололась аккурат надвое, будто мир расщепился в основе своей на Ян и Инь.

— Вы сейчас заведете знакомую мне песню об Иване-дураке? Напрасно, без вас знаю, кто я есть такой, — устало произнес господин заводской сторож, одновременно потирая обеими ладонями виски.

— Откуда подобные глупости? Плюньте в глаза тому, кто вам это внушил. — Митя с долей сомнения оглядел служебное помещение, будто пытался найти незнакомого и притаившегося вредного советчика.

— Как же, плюнь! Это Корчмарю, что ли? Вы вообще знаете, кто он такой?

— Знаю, — коротко и злобно бросил в ответ Митенька.

— А говорите, плюнь! Мне раньше срока на тот свет не слишком охота, тем более без очевидной пользы людям и себе, — огрызнулся Яромир, но тут же пожалел — Ермолаев-Белецкий ни при чем.

— Именно теперь готов подписаться под каждым сказанным мною словом! — Митя никак не среагировал на очевидную грубость и продолжал: — Корчмарю первому на руку, чтоб вы остались. Иначе, кто же чужие грехи станет замаливать? Вы поймите, местные виноваты не меньше вашего, а, пожалуй, даже более того! И Корчмарь в главную очередь. Ведь Доктор пил и ел под самым его носом. Слова произносил, а тот слушал… В городе Дорог такая же российская дурь, как и везде. Проморгали, просмотрели, ну уж после драки давай кулаками махать! Нашли крайнего, повесили на него постороннюю ношу, неподъемную, между прочим, и ждут, что выйдет. Стрелочник вы, а не Иван-дурак. Оттого вас жалко.

— Может, и стрелочник, — в глубокой задумчивости, словно бы эхом отозвался Яромир.

Помолчал, сколько требовалось — Ермолаев-Белецкий его ничуть не торопил. Потом господин сторож озвучил родившуюся мысль:

— Всякое слово в строку. Стрелочнику где место? То-то и оно. Нужно мне к Двудомному. Непременно нужно.

— Сейчас, что ли, пойдете? — с подозрением спросил его Митенька.

— Нет, завтра. Мне еще подумать надлежит, с чем идти. А сейчас я отправлюсь на вторую линию, к семейному склепу «Лебединая песня». Отдам последний долг, в буквальном его понимании. Если Анастас не погонит, конечно.

— Не погонит. Вы отныне в городе человек неприкасаемый!.. Тысячу извинений — в смысле, неприкосновенный. Я уж объяснил, почему. — Митенька тяжело поднялся с присутственного табурета. — Приберусь и контору стану запирать… Вы вот что. Если выйдет во мне необходимость, хоть днем, хоть глухой ночью. Не стесняйтесь, дверь моя с этой поры для вас открыта. Приглашений и подношений вовсе никаких не надо. Впрочем, за обед спасибо.

— И вам, Митя, спасибо на добром слове, — поблагодарил на прощание Яромир.