– Что же мне с тобой делать, красавица? – капитан отложил бланк и подпёр рукой подбородок.

Никогда не принимайте решения сами, если можно заставить решить кого-то другого. Благодаря этому принципу капитан-умница имел в жизни меньше проблем, чем все его знакомые.

– Шоковое состояние, – продолжал рассуждать он, – которое вызвано нанесением телесных повреждений. Надо доктора вызвать, пусть тебя осмотрит. Телесные повреждения на лице, пятна неизвестного происхождения на одежде…

Неожиданно Мэй встала и направилась к двери. Капитан догнал её и хотел удержать, но Мэй резко стряхнула его руку с плеча.

На улице светало. Сидящая на крыльце отделения бомжиха удивлённо воззрилась на Мэй, которая прошла мимо, кутаясь в ветровку. Капитан затормозил на пороге и пробубнил:

– Ну, иди, скатертью дорожка. На кой чёрт мне немая красавица? Возиться с тобой только.

Бомжиха догнала странную незнакомку, но трогать её не стала. Она просто шла рядом, подогреваемая любопытством, и наблюдала. Мэй не замечала её присутствия и, дойдя до автобусной остановки, села на лавочку, закрыла лицо руками и заплакала. Бомжиха взлохматила давно немытые волосы и выгребла мелочь из кармана. На бутылку самого дешёвого пива хватило, её-то она и прикупила в ближайшем круглосуточном магазине. Вернувшись, она застала прежнюю картину. Открыв пиво зубами, бомжиха сделала большой глоток, затем вытерла горлышко грязным рукавом и сунула пиво незнакомке:

– Эй, выпей, полегчает.

На этот раз Мэй отреагировала адекватно, сделала несколько глотков и вернула бутылку. Но по-прежнему не произнесла ни слова.

– У тебя дом есть? Квартира? – приступила к нужным расспросам бомжиха, – а родители у тебя есть? Тебя изнасиловали что ли?

Мэй подняла зарёванное лицо и отрицательно покачала головой.

– Ты местная? Ну, из Москвы?

Мэй кивнула и положила ногу на ногу. Бомжиха опять взлохматила волосы, допила одним махом пиво и спрятала пустую бутылку в карман. Извлекла оттуда же смятую пачку папирос и прикурила у одинокого утреннего прохожего. Интуиция подсказывала ей, что странную девку отпускать нельзя. Надо показать её Славику, он мужик толковый и лучше соображает. От девки может быть польза. Бомжиха вновь подошла к Мэй и села на корточки:

– Я Валя, а тебя как зовут?

– Маша, – произнесла Мэй первое русское слово, чем несказанно порадовала бомжиху:

– О, так ты по-русски говорить умеешь? Пошли со мной, я помогу тебе. Пошли! – и Валя взяла Мэй за локоть.

До центра добрались на троллейбусах. Валя прекрасно ориентировалась в маршрутах наземного транспорта. Мэй больше ничего не говорила, а бомжиха и не спрашивала, но внимательно следила за тем, чтобы её подопечная не сбежала.

На лавочках вокруг памятника Грибоедову отдыхали от жизни несколько человек неопределённых возраста и пола, но вполне определённого социального статуса. К одному из таковых и подошла Валя, приказав Мэй сесть немного поодаль и никуда не уходить.

– Славик! Блин, Славик, давай! – Валя затормошила субъекта, завёрнутого в серое пальтишко.

Аромат от него исходил непередаваемый. Пока Славик пытался принять вертикальное положение, Валя порылась в китайской клетчатой сумке, что стояла под лавкой, но ничего интересного или съедобного там не нарыла. Понимая, что в таком состоянии он ничего не воспримет, Валя пошукала по окрестностям и нашла рядом с урной бутылку водки с несколькими каплями на дне. Славик выпил, выкурил Валину папироску и мутным взором обвёл всё вокруг:

– Твою мать!

Бомжиха в двух словах изложила ему историю знакомства с Мэй, закончив собственными суждениями:

– Девка молодая, грудастая, мордастая. Можно чучмекам сдавать за хавку.

– Погодь, Валюха, – Славик встал, – где она, твоя шалава?

Вскоре перед Мэй предстали двое бомжей. Но она будто бы не замечала их, по-прежнему отсутствуя в этом мире. Славик мутным взором ощупал живую находку Вали и задумался.

Ранним утром на окраине Волоколамского кладбища, неподалёку от основных захоронений, появился свежий земляной холмик. От посторонних глаз его скрывала только-только ожившая по весне берёзовая рощица. Ни гранитной плиты, ни даже таблички с именем пока не было, но Илья знал, что это лишь временно. За хорошие деньги ему сделают и свидетельство о смерти, и памятник. Вот только похоронить сестру в соответствии со всеми подобающими ритуалами он не смог…

Остаток ночи он гнал свою машину, в багажнике которой лежало тело Ольги, завёрнутое в одеяло. По дороге остановился два раза, чтобы купить лопату и венок. Затем Илья рыл могилу – самостоятельно, благо, природа не обделила его физической силой. Затем перенёс тело сестры из багажника, аккуратно опустил в землю и долго надрывно плакал, не найдя в себе моральных сил засыпать могилу. Наконец, он возложил венок, встал на колени и, перекрестившись, произнёс:

– Да упокой Господь твою душу, сестрёнка…

Быть мужественным, оказывается, невыносимо тяжело. Тогда, много лет назад, когда рецидивист Проклов расстрелял их родителей, пятнадцатилетний Илюша пережил трагедию только благодаря сестре, необходимость заботы о которой вытеснила тяжкую боль от потери родных людей. Он пережил тогда ещё и потому, что помогал переживать это маленькой Оленьке. С тех пор Илья видел не одну чужую смерть. Погибали на разборках друзья, прыгали в бездну их любящие подруги, умирали от передоза приятели… Но для Ильи все эти смерти всё равно оставались чужими, а сейчас ему предстояло пережить СВОЮ смерть. Потому что никого ближе, роднее и любимее сестры у него никогда не было.