– Егорушка! Ау! Возвращайся!

Даша шлёпала смоченными в «кока-коле» ладонями по гладко выбритым щекам. Если бы она знала, что он может упасть в обморок от страха, то, наверно, постелила бы маковой соломки. Медицинских средств приведения человека в достопочтенный вид под рукою не было, и, как назло, мимо не проходило ни одного доктора наук. Посему Даша воспользовалась любимым флакончиком, на этот раз с маслом левзеи.

Вдохнув пару раз, Егор чихнул, затем снова чихнул, и, наконец, чихнул в третий раз.

– Ну вот, я рада, что ты снова со мной! – улыбнулась Даша и потрепала его по волосам.

– Я тоже рад, – Егор задержал руку Даши на своей необузданной голове. – Что со мной происходит?

– Твоя энтропия уменьшается. Депривация исчезает. Искажения восприятия приобретают ласково-тенистый характер.

– Дразнишься? Ну-ну. Ладно, а с книгой что?

– В этом месте друг Юрика, которого зовут Константин, ревнуя Юрика к тёзке погибшей жены шефа, предаёт его и выкидывает из совместного проекта. Юрик шатается по улице, слышит имя жены шефа и заходит в магазин, где покупает книгу о математических константах. А вообще дальше будет много всяких счастливых случайностей, которые связывают законы тонкого мира воедино.

– Знаешь что… – Егор приподнялся на локте, коснувшись носом Дашиного подбородка. – Говорят, математика – универсальный язык Вселенной. Но по тебе не скажешь, что ты сохнешь по Лагранжу, решаешь в метро дифуры или читаешь перед сном таблицы Брадиса. И что это у тебя так пронзительно пищит в кармане?

Даша вытянула чёрную коробочку пейджера и продемонстрировала её во всеуслышание, на что Егор резонно заметил:

– Пейджинговой службы давно не существует в природе, а ты всё носишься с этим анахроничным архаизмом.

– Мой интерес в том, что на него до сих пор приходят сообщения. А была бы служба – ну в чём бы тогда был смысл, скажи?

– Так, ну и что же такого хорошего тебе пишут?

– Хокку пишут, – Даша вытащила из глаз контактные линзы и надела очки в розовой оправе. – «Кончились дрова. А рукописи не горят. Замёрз бедный Булгаков-сан».

Егор надрывно икнул, потому что смеяться больше не мог – на ближайшие полчаса он отсмешил себе пузико. Хотя, подумал он, пришла пора лить слёзы – много и по делу.

– А ты вообще как… – Егор хотел достать из-за пазухи книгу, чтобы показать в качестве примера, но таковой не нашлось. – Неужели способна воспринимать современную литературу в её, так сказать, брутальном качестве?

– Ты намекаешь на нескончаемый поток фекалий, пошлости и мата, который льётся со всех издаваемых страниц?

– Ну да, только я бы не стал выражаться столь эвфемистично. С другой стороны, упоминание об этом потоке здесь и сейчас ставит нашу книгу на полку со всеми остальными. И если мы с тобой продолжим произносить матерные слова или меряться способностями к деторождению – то пиши пропало. Массовая, а то и скандальная популярность гарантирована, к тому же нас просто до оргазма заласкают на всяких модных конкурсах типа «Дебютанта» или «Пушкинианы 21 века». И толпа критиков закидает Дашулечку тухлыми будёновками со словами: «Ах, как остросоциально! Ох, как тупосовременно! Эге-гей, Вавилон по вам плачет!»

Егор, наконец, нашёл наглядную иллюстрацию своих слов, и Даша увидела в его руках новый ежемесячный журнал современных писателей «Литературный клозет» с ярко-красным заголовком на обложке: «Чемпионат Северо-Восточного Бибирево по поэзии закончился со счётом 28:5 в пользу ЛИТО «Пещерный адюльтер».

– Людям можно только посочувствовать, – прокомментировала писательница.

– Но откуда в них столько гадости? Даже во мне… – Егор трижды подчеркнул слова «даже». – Даже во мне!!! Даже во мне полно грязи, но я не кидаюсь ею в тебя!

– Ты уж кинь, пожалуйста! Так будет по-честному! – Даша сложила руки горстью, чтобы ловить.

– Но как же наши читатели? Ты забыла о них? Пусть мы высмеиваем, стебёмся и подкалываем – но мы никого не окунаем в чан с дерьмом!

– Ты уже начал.

– И мы не эксплуатируем тему засранности этого мира!

– Так, так. В мире говна не больше, чем в тебе самом. Дальше что?

– Мы не материмся попусту, в отличие от хорошо продаваемых и в конец распустившихся писцов.

– Ага, и этих туда же…

– И мы не начинаем книгу словами «Его гордый член лихо пробежал по груди и финишировал в районе пупка».

– И далее идёт список бранных слов, которые мы не используем в нашей книге.

– Разумеется! Во мне полно грязи, но я работаю с ней. Я могу указать на то, что в людях есть грязь, не тыкая каждого встречного лицом в помойное ведро.

– Но ты не знаешь, откуда она берётся.

– Я предполагаю, что из книг, из газет, из морально разложившегося телевизора.

– Однако где-то есть изначальный источник этой совсем не целебной грязи, с которого всё и началось. Неужели, Егор, ты будешь обвинять телевизор в распространении шлаков, когда их источник – в людях, делающих телепрограммы? Они что, нахватались у своих же программ? Вляпались в собственные экраны, ну-ну.