— Давайте посмотрим правде в глаза! — продолжал между тем князь. — Если бы Москва не сгорела, враг спокойно бы прозимовал в ней, сидел бы на печи да хлебал щи. А мы бы во Владимире да в Твери ожидали, когда он смилуется да уйдет восвояси! Так разве нельзя назвать героем человека, который спас матушку Русь, пожертвовав Москвой?!

За столом послышался недовольный ропот, готовый вырасти в нешуточный скандал. Екатерина Петровна толкнула супруга в бок, давая знак, чтобы тот начинал действовать сам, а не сидел, раскрыв рот, разомлев от хвалебной речи хозяина, которая к тому же могла неизвестно чем кончиться.

— Помилуйте, князюшка! — замахал Ростопчин руками. — Разве бы я, сам-большой, осмелился поджечь Москву без согласия и приказа главнокомандующего? А Михайло Илларионович, в свою очередь, испросил на то волю государеву…

Ему не дали договорить, кто-то визгливо крикнул с другого конца стола:

— Лжете!

— Оправдаться думаете? Не выйдет! — поддержал другой голос, охрипший от возлияний.

— Пожарные трубы стали вывозить загодя, еще до совета в Филях! — вставил третий, молодой и взволнованный.

— А вы нас при этом убеждали не оставлять Москвы! — раздался вдруг женский истеричный крик. — Хотели детей наших бросить в костер! Убийца, убийца!

Губернатор вскочил и поднял руки, словно пытаясь остановить поднявшуюся бурю. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным — теперь за столом говорили все разом, перебивая друг друга.

— Вы несправедливы, господа, вы сами знаете, что лжете!

Он дрожал всем телом от волнения. И без того круглые глаза еще более округлились, а непослушная шевелюра, которую некогда приходилось скрывать под париком, встала дыбом, как шерсть на загривке у затравленного волка.

— Я сжег Москву, потому что не мог видеть француза на родной земле! Я писал афиши, дабы избежать паники, потому что паника хуже предателя! Я ни о чем не жалею, потому что действовал ради спасения Отчизны! А вы, господа, как крысы, попрятались в своих имениях и сидели там, притулясь к печи, да шептали в страхе: «Авось пронесет!» А между тем крестьянин ваш брал в руки вилы и храбро шел на врага, не щадя живота своего. — Губернатор набрал в легкие воздуха, набычился и закричал так, что загасил две свечи в стоявшем неподалеку от него канделябре: — И вы, трусливые крысы, кои по духу ниже собственных мужиков, смеете меня обвинять?!

Наступила тишина, от которой графу сделалось жутко. Он только что неслыханно оскорбил московское дворянство. Вместо того чтобы покаяться в содеянном, Ростопчин посмел обозвать гостей крысами и сравнить их с мужиками! Ему грозило остаться вечным изгоем в этом городе. Даже дураки и дуры примолкли и забились в угол. Екатерина Петровна крепко сжала под столом руку мужа, давая понять, что она до конца будет с ним. Софи сидела с презрительной усмешкой, неизвестно к кому относящейся. Илья Романович, зачинщик всего безобразия, спокойно попивал пунш, с одной стороны, как бы не отказываясь от произнесенного, но никем не поддержанного тоста, а с другой — безучастно наблюдая за развязкой. Многие из гостей в крайнем возбуждении вскочили со своих мест, но еще не решили, что делать дальше — покинуть дом Белозерского или попросту начистить рыло губернатору.

И в этот критический момент произошло нечто непредсказуемое. Перед гостями явилась юная девушка в траурном платье, которую впоследствии в обществе называли не иначе как «тень Елены Мещерской». Девушка действительно напоминала дочь бывшего владельца дома, но лишь отдаленно. Те, кто бывал прежде у Мещерских, не могли не сравнить ее мертвенную бледность и худобу с румянцем и детской пухлостью прежней Елены. Огромные глаза девушки горели недобрым лихорадочным огнем, который нельзя было и вообразить в нежном и веселом взоре общей любимицы Элен. «Тень Елены Мещерской» явилась из-за спин князя и губернатора, поэтому ни тот, ни другой поначалу не поняли, что происходит в зале, что явилось причиной новой волны гула и остолбенения некоторых дворян.

— Господа, — обратилась к гостям Елена, в крайнем волнении стискивая дрожащие руки, — этот человек, — она указала на князя, — ограбил меня! Все, что вы здесь видите, все, что кушаете и пьете, куплено на деньги моего отца, графа Дениса Ивановича Мещерского, героя войны, сложившего голову под Бородином! Эти деньги принадлежат мне, его дочери! Князь завладел ими бесчестным путем и также бесчестно хочет завладеть всем моим наследством! Прошу вас, не дайте свершиться беззаконию!

Повисла напряженная пауза, воспользовавшись которой губернатор бесшумно сел на свое место и утер пот с лица. Он сразу заметил, как побледнел князь, как насупились его кустистые брови и забегали плутоватые глазки. «Нечист князюшка! — подумал граф. — На воре шапка горит!»

В зале установилась такая тишина, что было слышно, как скрипнуло под тревожно шевельнувшимся Белозерским массивное, похожее на алтарь полукресло из красного дерева, с подлокотниками в виде мифических лар, хранителей домашнего очага. Илья Романович даже не взглянул в сторону Елены. Помедлив мгновение, он поднял руку и, обведя взглядом собрание, погрозил пальцем, сверкая бриллиантовым перстнем. Смысл этого жеста так и остался загадкой — князь не то угрожал всем разом, не то просто требовал особого внимания.