С этими словами Монжёз пошарил в кармане сюртука, вынул оттуда бумажник и открыл его.

— Вот, — заявил он, — я верну его тебе с нетронутой печатью. Это хоть и говорит о моей рассеянности, зато доказывает мою правдивость. — Но вдруг маркиз остановился и прибавил, смеясь: — Но есть обстоятельства, уменьшающие мою вину: странная была фантазия — положить письмо под томик Ламартина!

Либуа удивлялся смелости этой женщины, которая водила зажженной спичкой около порохового бочонка. Художник счел за лучшее вмешаться в разговор и сказал с улыбкой:

— Любезный друг, честь имею представить тебе настоящего преступника, который готов сделать признание. Письмо лежало на ночном столике. Сегодня утром, войдя в твою комнату, я нашел его там. Но, опасаясь, что оно задержит тебя и тем самым лишит меня приятного спутника, я сунул его под том стихотворений Ламартина, полагая, что не будет никакой беды, если ты прочтешь его несколькими часами позже… Я намеревался сообщить тебе о нем вечером!

— Мой друг! Значит, ты тоже принимаешься за розыгрыши! — весело воскликнул маркиз. — По твоей вине я не выполнил сегодня поручение жены, и за это я обязываю тебя исполнить его. Держи письмо — отвези его завтра сам.

Сохраняя серьезный вид, Либуа забавлялся в душе неожиданной развязкой этой сцены. Когда письмо исчезло в его кармане, маркиза обменялась взором с Морером, что не ускользнуло от его внимания.

«Это она поручает ему взять у меня свое компрометирующее послание», — подумал художник. Тем временем Монжёз, взяв жену за талию, увлек ее со словами:

— Лоретта, мы так давно не навещали наших фазанов.

Либуа и Морер остались одни.

«Посмотрим, как он изловчится, чтобы забрать у меня письмо», — подумал художник.

Доктор проследил глазами за удаляющимися супругами и, когда они уже не могли слышать его, сказал с улыбкой:

— Должно быть, ваша дама не пришла, раз вы попали сегодня вечером в Кланжи?

— Кто? — спросил Либуа, сбитый с толку.

— Ну как же? Когда я был у вас сегодня утром, вы говорили, что ожидаете посетительницу… Вы настолько боялись, что она придет при мне, что поспешили выпроводить меня, прежде чем я сообщил вам о причине своего посещения.

«Ах, ты хочешь одурачить меня, — подумал художник, — и это в ту минуту, когда я хотел вручить тебе письмо с просьбой к маркизе, чтобы она освободила меня от мнимого поручения к портнихе! Ты принимаешь изумленный вид, точно свалился с облаков! Хорошо же! Я заставлю тебя повиноваться, любезный».

— Вас не интересует письмо, которое передал мне маркиз?

— Нисколько.

— А я-то думал!

— Какое мне дело до письма о нарядах? — с иронией спросил доктор.

Художник пристально посмотрел в глаза Морера и медленно проговорил:

— В таком случае объясните мне, пожалуйста, почему, когда маркиза обнимала своего супруга, вы таким взволнованным голосом сообщили мне на ухо, что не нашли письма на указанном мною месте.

На этот раз Морер вздрогнул. Побледнев, с испуганным взором, боясь, что выдал тайну маркизы, он не находил ответа, как вдруг послышался голос Монжёза, который уже возвращался вместе с женой и кричал издали:

— За стол, господа! За стол!

Стол, как и накануне, был накрыт на свежем воздухе. Когда молодые люди присоединились к супругам, госпожа Монжёз обратила на доктора вопросительный взор. За несколько минут Морер не только вполне овладел собой, но и принял какое-то решение, потому что взгляд, которым он ответил маркизе, был до того спокоен, что довольная улыбка заиграла на устах молодой женщины.

«Не думает ли Морер сыграть со мной какую-нибудь штуку? — подумал Либуа. — Нужно быть настороже».

Было десять часов вечера, когда Либуа вошел в комнату, в которой провел предшествующую ночь. Во время обеда он пристально наблюдал за маркизой и доктором. Но те не обменялись ни словом, ни знаком.

Морер довольно рано простился со всеми, а вскоре после этого и маркиза удалилась в свои комнаты, оставив мужа и художника беседовать при свете звезд.

Чувствуя потребность поспать, потребность тем более сильную, что накануне он провел бессонную ночь, Поль уже в десять часов отправился в свою комнату.

В этот вечер не было такой духоты, как накануне, но все же Либуа решил оставить окна полуоткрытыми. Он не стал закрывать жалюзи, чтобы утренний свет пораньше разбудил его.

Сняв жакет, он вспомнил о письме, которое маркиз положил ему в карман.

«Уж не стянул ли его доктор во время обеда?» — подумал он и поспешно опустил руку в карман.

Нет, письмо было на месте. Либуа вынул его, ему пришло в голову, что если бы глупая случайность заставила маркиза распечатать это письмо, то он не спал бы теперь таким безмятежным сном.