Прикидываю возраст жертвы — на вид лет тринадцать, не больше. В общем, для скачка этот лох мне вполне подходит. Но наезжать на него сейчас нельзя — вокруг полно народу, вон только что автобус выгрузил на остановке человек тридцать. Люди, что ж вы все не на работе, а?

На мое счастье, парнишка сворачивает в арку, ведущую во двор. Иду за ним, догоняю. В арке пусто, свистит ветер. За ней вижу припаркованные машины, сугробы, детскую площадку, на которой несколько мам выгуливают курлыкающих малышей.

Ну, сейчас или никогда!

Поскальзываясь на ледяных колдобинах — дороги в Ульяновске чистят плохо, — бегу вперед и заступаю очкарику путь.

— Стоя-ять! — Это слово я произношу с подвыванием, на блатной манер. — Сумку, деньги! По-быстрому!

— Что? — Он удивленно таращит карие глаза, пытается улыбнуться.

Все, кого жизнь не научила скалить зубы, в таких ситуациях начинают робко улыбаться. Потому что верят в лучшее, в добро и уверены, что у каждой сказки должен быть хороший конец.

Дураки. Хорошего конца вообще не бывает, хотя бы потому, что в итоге все всегда умирают.

Со всей силы бью кулаком прямо в улыбку. Парнишка ахает, всплескивает руками и падает на спину. Очки отлетают в сторону.

— Деньги давай! — цежу сквозь зубы и для верности добавляю с ноги в бочину. — И сумку!

Сумку, правда, я и так могу взять — она валяется на льду в паре шагов от меня. Но меня колотит боевой азарт — все получилось, все ништяк! — и я соображаю откровенно плохо.

Парнишка, размазывая кровь по подбородку, кривит лицо. Он совсем теленок — не пытается кинуться в отмах, не матерится, даже не зажимается, чтобы прикрыть живот. Наседаю на него:

— Ты че, глухо-ой?! Деньги, я сказа-ал!

Он дрожащей, испачканной в крови рукой лезет в карман, достает кошелек. Ого, а лопатник-то у очкарика знатный, пухлый! Забираю его, подхватываю сумку и срываюсь, на прощание крикнув:

— Я знаю, где ты живешь! Вякнешь кому — найду и зарежу!

Выбегаю на улицу, прямо через поток машин пересекаю ее, ныряю во двор, стараясь не потерять направления. За гаражами останавливаюсь. Сумка, конечно, классная, но если очкарик заявит, по ней меня будет легко вычислить. Поэтому сумарь надо скинуть.

Но первым делом лезу в кошелек. Ого, шесть зеленых тысячных бумажек, три красные полусотенные и несколько желтых сотенок! Эх, и отгребет Сапог знатного пенделя!

Еще замечаю в кармашках какие-то карточки, но это меня не волнует, после разберемся. Расстегиваю молнию сумки. Тьфу ты, а вот тут облом — внутри я вижу диски, книжки и прочую ерунду типа распечатанных на компьютере бумаг. Ну и ладно. Без сожаления выкидываю сумку в сугроб, утыканный бычками, — похоже, тут, за гаражами, у местных пацанов курилка.

Настроение у меня — на все сто. Еще бы, первый в жизни самостоятельный скачок, и все так удачно. Очкарика мне не жалко, не обеднеет. Небось, мамочке с папочкой побежал жаловаться. Ладно, это все, как говорил Бройлер, лирика. Пора на вокзал, а то на поезд опоздаю.

Тёха потрошит бумажник очкарика. Деньги он уже достал и спрятал, теперь внимательно разглядывает карточки-визитки, читает, шевеля губами. Мы заглядываем через его плечо и тоже читаем: «Школа-интернат „Алый парус“, директор», «Детский дом „Гнездышко“, заместитель директора», «Дом детства специальный (коррекционный) для детей с ограниченными возможностями здоровья, директор».

— Это че? — тычет в визитки Сапог и поворачивается ко мне. — Ты кого гробанул, придурок?

Сапог на меня злится — спор я выиграл и пенделя ему отвесил смачного, он аж подпрыгнул.

— Пятерочкин ограбил пятерых директоров детских домов, — смеется Шуня. — Отомстил за трудное детство, да?

— Да какой он директор… — Я начинаю оправдываться, а на душе кошки скребутся. Хорошее настроение куда-то девается, приходит понимание — я спорол косяк. — Пацан совсем!

— Тут еще удостоверение, — сообщает Губастый, принимая из рук Тёхи закатанный в прозрачный пластик квадратик с фотографией. — Значит, это у нас «Колтаков Михаил Борисович, координатор молодежного общественного движения по оказанию помощи детям-сиротам „Очаг“». В натуре, Пятёра, ты не мог сразу посмотреть?

— Как я тебе посмотрю? — огрызаюсь скорее от беспомощности. — Или мне надо было его попросить документы предъявить? Ты че, совсем без башки?

Тёха рассеянно смотрит карточки, потом выкидывает их в урну и тихо говорит:

— Пятёра на скачок больше не ходит. Не фартовый…

По свидетельству о рождении Сапога нам билетов на всех не продают.

— Один могу дать, — говорит кассирша, оглядывая нас через стекло. — А всем — документы нужны. У нас с этим строго.